— Я знаю, у вас под рукой не более 300 сабель, и именно поэтому я решил присоединить к вам свой эскадрон. Будь у меня дивизия, я бы ни мгновения не задумываясь, привёл её под ваше знамя. Я такой же анархист, как и вы. Укажите мне помещение? пожалуйста, где бы я мог расквартировать эскадрон.
— Товарищ Мартынов, я благодарю вас за доверие ко мне, — заговорил Нестор раздумчиво. — Это вопрос настолько серьёзный, что я не могу решать его единолично. У нас есть штаб, Реввоенсовет, вот члены его почти все здесь. Не обижайтесь, мы должны это обсудить.
— Я понимаю, Нестор Иванович, — сказал Мартынов. — Я подожду.
Когда за комэском закрылась дверь, Махно сказал:
— Чего молчите? Говорите.
— Что-то тут нечисто, — сказал Зиньковский. — Завтра нас должны громить и вдруг сегодня к нам переходит красный эскадрон.
— Ты полагаешь — провокация?
— Вполне возможно,— ушёл от прямого ответа Зиньковский.
— А ты, Виктор?
— А что, у Левы есть логика. Мы принимаем эскадрон под свою команду, а завтра красные, обвинив нас в нарушении союза, нападают на нас. 42-я дивизия, практически обложившая нас со всех сторон, в два счёта раздавит нас как котят.
— Григорий Иванович, а ты что думаешь?
— А мне кажется этот комэск честный парень, — сказал Серёгин. — По-моему, такой не способен на провокацию.
— Ну вы не гадайте на бобах: способен — не способен. Предлагайте хоть что-то, — сказал Махно. — Гриша, может, ты подскажешь командирам?
— Я думаю, хлопцев надо принять, — сказал Василевский.
— А как обвинят нас в нарушении статьи договора?
— А не располагать их в Гуляйполе, отправить на постой в Шагарово. Приклеив к ним пару наших хлопцев с контрразведки. Уверен, они уже к утру будут знать, что из себя представляет этот эскадрон. Не может так быть, чтоб кто-то из рядовых не проболтался. А о зачислении их в махновцы пока объявлять не надо. И всё.
— Во разумная голова, — похвалил Нестор адъютанта. — Так и сделаем. Лева, выдели для сопровождения эскадрона двух-трёх своих самых надёжных хлопцев. Виктор, объяви комэску наше решение.
В сообщение Мартынова не хотелось верить, но с застав, стоявших в степи, шли доклады, что полки 42-й дивизии действительно подтягиваются со всех сторон к Гуляйполю. Это настораживало. Поэтому штаб и Реввоенсовет не хотели расходиться, многие проверяли личное оружие, рассовывая по карманам запасные обоймы.
— Видно, спать не придётся, братцы, — сказал Нестор. — Айда ко мне чаи гонять.
Кто-то заикнулся: не худо бы принять и по чарке. На что батько твёрдо заявил:
— Никаких чарок. Вот коней подседлать следует. Гриша!
— Я понял, батько, — и Василевский отправился седлать коней.
Всем штабом отправились на квартиру к Махно, где Галина сразу поставила самовар. За чаем стали рассуждать о складывающейся ситуации. Многие сомневались в надёжности большевиков:
— Нет, не дадут они нам покоя, братцы.
— А что, если махнуть нам в Турцию?
— Зачем?
— Как зачем? Кемалю помочь, он поднял революцию против колонизаторов. Ему бойцы знаешь как нужны.
— Только нас там не хватало. У себя надо разобраться, своих доморощенных колонизаторов прогнать.
В разгар чаепития на пороге появился улыбающийся Клейн в сопровождении нескольких товарищей с мешками.
— Всё, братцы. 4-й пункт подписан. Нам отвалили 100 миллионов, вот они. Выдали 500 сабель, 300 седел, — заявил Клейн. — Так что живём!
Поднялся радостный шум и Щусь предложил:
— Ради такой новости стоит и по чарке. А? Батько?
— Может, и стоит. Но это что же получается, выходит, Мартынов провокатор. Лёва?
— Утром выясним, Нестор Иванович, что это за птичка.
Галина принесла четверть самогону, разливал по чаркам Зиньковский.
— Ну за что пьём? — поднял Лёва свою чарку.
— Как за что? За нашу Вольную Советскую Территорию. Дожали-таки большаков.
— А куда им было деться? Без нас бы они с Врангелем не справились.
— Жаль Володин не дожил до торжества.
— Сам виноват. Рано выступил, Кутепов на него весь корпус обрушил, а самого расстрелял в Мелитополе. Мы всего на сутки опоздали, а то б спасли Володина.
— Лёва, наливай по второй. Помянем не доживших.
Но по второй выпить не пришлось, в избе появился встревоженный Дерменжи:
— Мы только что перехватили телеграмму Фрунзе Южному фронту.
— Давай её сюда.
Махно взял телеграмму и, клонясь к свету лампы, висевшей над столом, начал читать вмиг притихшему застолью:
— Приказ армиям Южного Фронта. 1 час 35 минут 26 ноября 1920 года. Требования РВС Южфронта, предъявленные 23 ноября командующему Повстанческой Армии Махно, о расформировании партизанских отрядов, производящих бесчинства, им не выполнены. Вместо этого Махно открыто выступил против Советской власти и Красной Армии...
— Он что там спятил? — не выдержал Белаш. — Что он там брешет?
— Погоди, Витя, — осадил его Нестор и продолжал: — ...объявив мобилизацию в районе Гуляйполя и начав враждебные действия нападением на отдельные отряды Красной Армии. Ввиду изложенного приказываю: 1) Войскам фронта считать Махно и все его отряды врагами Советской республики и революции. 2) Командирам всех частей Красной Армии, имеющих соприкосновение с махновскими отрядами, таковые разоружать, оказывающих сопротивление уничтожать. Командующий армиями Южного фронта Фрунзе.
Закончив чтение, Нестор обвёл всех своих сторонников хмурым взглядом, встретился глазами с Дерменжи.
— Твой перехватчики часом ничего не напутали?
— Нет, я сам её принимал.
— Лёва, а теперь что думаешь насчёт Мартынова? Уж не для «соприкносновения» ли он послан?
— Чёрт их разберёт. Какая-то каша. Клейну дают для нас 100 миллионов, сабли, сёдла — и тут же этот приказ.
— Миллионы и сёдла для усыпления нашей бдительности. И только.
— А что я говорил? — неожиданно молвил Василевский. — Разбили Врангеля — конец союзу. Нам-то что. Вот каково сейчас Каретнику.
— Каретник прорвётся, не мальчик, — уверенно сказал Махно. — Вот нам с тремя сотнями кисло будет.
— Надо отзывать полк Савонова из Пологов, — сказал Балаш, — и Клерфмана из Малой Токмачки.
— Давай действуй, Виктор. Лёва, ты выяснил, кто нас окружает?
— На станции Гуляйполе Петроградская бригада курсантов. С Пологов — 42-я дивизия, с Фёдоровки — Богачарская бригада, с Покровки — Интернациональная кавбригада.
