25-го ноября к вечеру, вскоре после отъезда Каретникова, в деревню Замрук приехали три конноармейца.
— Эй, хлопцы, где ваше начальство?
— Убыло утречком по холодку.
— Куда?
— До комфронта.
Конноармейцы выразительно переглянулись.
— Я говорил, раньше надо было, — молвил один с досадой.
— Так кто ж знал. Чёрт, действительно ерунда получается.
— Надо предупредить тех, кто остался за него. Хлопцы, кто за него?.. Ну штаб ваш где?
— Та вон та хата с ракушечника. Там мабудь Петренко да Марченко.
Конноармейцы подъехали к хате, слезли с коней, привязали их к тачанке. Пошли в хату. Старший из них с усами аля-командарм постучал пальцем и, не дожидаясь ответа, распахнул дверь.
— Можно?
— Входите, добры люди, как раз к ухе поспели, — сказал Марченко.
— Спасибо, хлопцы, за приглашение, но у нас дело срочное, безотлагательное. Кто у вас за старшего назначен?
— Да мы тут вроде все сейчас старшие. Вот это Петренко с усами не хуже твоих, это Фома Кожин командир пулемётного полка... А впрочем, вы часом не шпионы? — прищурился с усмешкой Марченко.
— Что вы, хлопцы. Тут такое дело, братки, получен приказ сегодня ночью разоружить и уничтожить ваш корпус.
— Как? За что? Чей приказ?
— Приказ комфронта Фрунзе, братцы. Вы что, не заметили, как вас со всех сторон обложили красными полками?
— А ведь верно, — сказал Кожин. — А я-то гляну в бинокль, дивлюсь: и чего они расшагались? Оно вон что.
— Ведь это ж чистой воды предательство, — возмутился Марченко. — Вот суки, и ведь командира отозвали, для отчёта вроде.
— Да погано, братцы, погано, — сказал Белочуб. — Выходит, Семёну с Петром в Джанкое капкан приготовили.
— Выходит, так, — согласился Петренко. — Ну, что будем делать? Драться?
— Нет, хлопцы, треба тикать до батьки, — сказал Кожин. — Они наверняка сегодня же на Гуляйполе нападут, а у батьки там если есть 300 сабель, так хорошо.
— Верно, пробиваемся до батьки, — поддержал Марченко.
— Ну спасибо, ребята, что предупредили, — сказал Петренко конноармейцам.
— Да не за что. У нас многие за вас болеют, та пикнуть не смеют. Наш взводный как узнал о часе атаки, так и послал нас: предупредите махновцев и пароль велел передать на эту ночь.
— Какой? — спросил Марченко.
— Одесса. И вам лучше правиться на шоссе Симферополь — Перекоп, там, в деревне Джума-Аблам, 7-я кавдивизия стоит, вроде ваши знакомцы.
— Точно. Мы с ними перед Сивашом в одной деревне стояли.
— Атам глядите. На Литовском, кажись, чисто, а на Перекопе 1-я дивизия в карауле. Ваши знакомые места, проскочите.
Фрунзе не ложился спать в эту ночь. Что ни говори, а расстрел махновского комкора прямо в штабе взволновал его. Теперь он ждал звонка от командарма-4 Лазаревича, которому накануне передал в подчинение махновский корпус, а заодно и секретный приказ о его ликвидации.
Видимо, после всех этих волнений, после полуночи у главкома разболелся желудок, он достал из стола пачку соды, налил стакан воды, всыпал ложечку соды, размешал, выпил. Вскоре боль стала затихать. Взглянул на настенные часы, шёл третий час. Подумал: «Ну, наверно, начали. К утру должны управиться». Но вскоре раздался резкий звонок телефона. Фрунзе схватил трубку. Далеко на конце едва слышалось:
— Товарищ комфронта, а их уже нет.
— Кого? — не понял главком.
— Махновцев.
— Где же они?
— Ушли.
— Когда? Куда?
— Местные жители говорят: ещё с вечера. Вроде на север.
— Раз-зявы, — выругался Фрунзе и звонком вызвал адъютанта.
— Пришли ко мне Кутякова и скажи связистам, пусть соединят меня со штабом 7-й кавдивизии. Да побыстрее.
Скоро явился Кутяков — помощник командующего. Узнав о случившемся, выругался и сказал уверенно:
— Это предательство, Михаил Васильевич. Какая-то сволочь им сообщила.
— Ты думаешь?
— Я уверен. Более того, догадываюсь — кто.
— Кто?
— Кто-нибудь из будённовских, там много им сочувствующих.
— Будённому надо усы повыдергать.
Он-то при чём? Он рубака. Это скорее вина членов Реввоенсовета Первой Конной Ворошилова и Щаденко.
Резко зазвонил телефон, Фрунзе взял трубку.
— Товарищ главком, на проводе штаб 7-й кавдивизии.
— Где начдив, Мишин?
— Он отдыхает.
— Разбуди и побыстрее — это Фрунзе.
Через длинную паузу в трубке послышался низкий прокуренный голос:
— Начдив-7 слушает.
— Проспал, начдив, махновцев.
— Почему? Не проспал.
— Так где они?
— Часа полтора тому проследовали на север колонной.
— Почему не задержал?
— Не имел права, товарищ главком. Они шли с паролем.
— Тьфу, — невольно сплюнул Фрунзе. — Велика ли колонна?
— Версты на три. Такую, товарищ главком, дивизией не задержишь. У них около 20 пушек и несколько сот пулемётов и сабель тыщи две-три. Не то что дивизии — корпусу рога сломают.
После разговора с 7-ой кавдивизией Фрунзе приказал связаться с командиром 3-го кавалерийского корпуса:
— Товарищ Каширин, немедленно поднимайте свой корпус, догоняйте колонну махновского отряда и уничтожьте его.
— Не могу, товарищ главком.
— Что значит «не могу»? — спросил с грозой в голосе Фрунзе.
— Михаил Васильевич, кони вымотаны вусмерть, их минимум три недели откармливать надо, мы ж только что с карательной экспедиции вернулись. Вы бы там насчёт фуража...
Фрунзе бросил трубку, на дослушав Каширина. Потом связался с командармом-6 Корком. Объяснил ему ситуацию, спросил:
— Август Иванович, как вы думаете, кто их может задержать?
— Гнаться на наших одрах за ними бесполезно, в этом Каширин прав. И вообще, Михаил Васильевич, из крымских соединений вряд ли найдётся на них надёжная сила.
— Почему?
— Ну как? Бойцам-то махновцы — вчерашние товарищи по оружию. Кто же на своих пойдёт?
— Тут вы, пожалуй, правы. Август Иванович.
— Поэтому пусть выскакивают из Крыма, а вы свяжитесь с 4-й дивизией Тимошенко и с интербригадой Матэ Задки на мелитопольщине. Они с Каретниковым кашу из одного котелка не ели.
