class="p1">В ее голосе слышалась угроза. Она не понимала, что произошло, не доверяла Чеде. Да и не удивительно: окажись Чеда на ее месте, она бы и сама себе не поверила. Но единственный способ узнать правду – спросить.
Кулашан потянулся к Чеде, взял ее правую руку окровавленными пальцами. Боль снова пронзила ладонь, но это можно было вытерпеть.
– Ты понимаешь? – спросил он. Слезы текли по его щекам. – Ты спасла меня.
Он улыбнулся, поцеловал ее руку, глубоко вздохнул и откинулся на пол, шепча что-то на незнакомом языке.
– Что случилось? – спросила Сумейя. Ее гнев ушел, осталось недоумение. Чеда сглотнула, пытаясь справиться с чувствами.
– Я ничего не понимаю. Кто-то в пустыне забил тревогу, Серебряные копья, наверное. Я побежала туда, но адишары утащили меня под землю, в этот дворец. – Она удивленно огляделась. Это было лишь наполовину притворство – она и правда до сих пор не могла прийти в себя. По щекам потекли слезы, горячие, долгожданные, прекрасные. – Король позвал меня… Когда я пришла, Джализ стояла над ним с саблей, а он лежал, раненый.
Кулашан сжал ее руку, нежно, будто отец. Она хотела отстраниться, но не двинулась с места, просто смотрела, как он гладит узоры татуировки. Наконец свет в его глазах потух, рука разжалась безвольно. В последний раз поднялась и опала грудь.
Чеда увидела на лицах Дев выражение благоговейного трепета. Сумейя сдвинула брови, взвешивая ее слова, слова Кулашана, и наконец пришла к решению. Она взглянула на Чеду со смущением и благодарностью, торжественно опустилась на колено, прижав кулак к сердцу. Одна за другой Девы опустились рядом, повторив ее жест. Дольше всех промедлила Камеил, самая ревностная в своей вере.
– Да здравствует Король! – воскликнула Сумейя.
– Да здравствует Король! – эхом подхватили Стальные девы.
Глава 63
Раны заживали медленно. Теперь Чеда хромала по-настоящему и даже на ту же ногу, раздумывая, не сама ли навлекла на себя такую судьбу. Выйдя в город, она надела не платье Девы, а обычный коричневый тауб с голубоватой оторочкой. Вряд ли кто-то на Желобе смог бы узнать в ней Деву, разве что как следует присмотревшись к зажившей татуировке на ее правой руке или к свежей – на левой. Сумейя сама попросила о чести придумать и нанести рисунок, и Чеда не стала отказываться. Она не знала, что именно придумала Сумейя, но ей хотелось сохранить историю этой ночи на своем теле, пусть даже написана она будет рукой Девы, которую Чеда еще недавно считала врагом.
Это прошло, когда она поняла, насколько глубоко проникла ложь Королей. Кто может сражаться против истории, известной всем? Дев взращивали на этих россказнях. Неудивительно, что они истово верили в своих повелителей и Каннан. Чеда больше не могла считать их кровными врагами. Она знала, что осторожность не помешает, придется на несколько месяцев залечь на дно, но однажды она скажет им правду. Как – она пока не знала: стоит открыться не тому человеку, и ее ждет смерть. Но нужно отыскать путь.
Сумейя продумала ее новую татуировку в мельчайших деталях и аккуратно нанесла на руку. Прекрасный павлин, склонив голову, обвивал вокруг ее запястья сложенный хвост. Над ним, среди листвы и низких речных волн, вились старинные письмена: «Спасительница Шарахая».
Когда Сумейя заканчивала татуировку, вошел Хусамеддин, взглянул на работу через плечо дочери, потом на Чеду – нечитаемым взглядом – и вышел, никак не выразив ни одобрения, ни отрицания. Но Сумейя сказала потом, что это в его случае означает похвалу.
После атаки на дворец Кулашана весь город две недели дрожал от страха: Девы и Серебряные копья прочесывали каждую улицу, заглядывали под каждый камень, пытаясь выловить членов Воинства и сочувствующих. Каждое утро дюжины новых трупов появлялись на воротах Таурията, но еще больше узников погибали в застенках после допросов. Масид сбежал – иначе Чеде известно стало бы о его поимке. Об Эмре новостей не было – она могла лишь искать его среди повешенных и молиться, что он жив и здоров.
Миновав Горбуна, Чеда свернула налево, на Поворотную улицу, затем на Цветочную, и вошла в аптеку.
У окна как всегда курились благовония и стояли подношения: немного вина и хлеба для Бакхи и других богов. Дардзада сидел за столом, переписывая цифры со смятой бумажки в приходно-расходную книгу. Он поднял голову и замер, увидев Чеду. Сглотнул, заморгал и поспешно вернулся к переписыванию.
– Девы приняли меня, – сказала Чеда. – Я теперь одна из них, слышал?
Перо замерло.
– Если пришла только для того, чтобы задавать очевидные вопросы, возвращайся к своим Девам.
– Грядут перемены, Дардзада.
– Думаешь, я не знаю?
– Знаешь. Просто хочу сказать тебе, что пора перестать меня защищать. Время помочь. Я взрослая женщина, и мы с тобой теперь в одной лодке, нравится тебе это или нет. С тобой. И с Масидом. – Она помедлила. – И с мамой.
Дардзада нарочитым жестом бросил перо в чернильницу, откинулся на стуле, скрестив руки на груди.
– И как же тебе помочь, Чеда? Попросить Королей полежать смирненько, пока ты им глотки режешь? Потребовать, чтобы боги исполнили твое желание?
Чеда бегло осмотрела мастерскую, выглянула на улицу и, никого не заметив, склонилась к нему ближе.
– Я убила одного из них, Дардзада, – прошептала она и указала на шрам. – Асиримы помогли мне убить Кулашана.
Дардзада замотал головой, затряслись его обвислые щеки.
– Невозможно.
Чеда неожиданно для себя улыбнулась.
– Он пал от моей руки.
– Мы бы узнали об этом.
– Думаешь, Короли послали бы плакальщиков возвещать о его смерти на каждом углу? Они это скрывают, Дардзада. Но не смогут скрывать вечно.
– Они на многое способны, Чеда, кому это знать, как не тебе.
Чеда кивнула.
– Пусть так. Но правда остается правдой – один из них мертв, осталось одиннадцать. Нам нужны подсказки, Дардзада, нужно найти больше строф!
– У меня больше нет никаких стихов.
– Есть. Айя доверила их тебе перед смертью.
– Неправда.
– Она сказала Салии, что нашла четыре стиха. Один был про Кулашана, значит, остаются три. Она не стала бы рисковать и спрятала бы их перед смертью. Последний человек, с которым она виделась, – ты. Не может быть, чтобы она не попросила тебя хранить тайну, благодаря которой другие могут продолжить ее дело.
Дардзада уставился на нее, на дверь, будто решая, то ли выгнать ее, то ли сбежать самому… но не выдержал, сдулся.
– Так Кулашан мертв…
– Кулашан мертв.
Он стиснул край стола до побелевших костяшек и встал, ушел в свою комнату, но вскоре вернулся с маленьким
