сложенный, был бы грозой врагов, если б не пыльца. Глядя ему в глаза, она чувствовала его сердцебиение, как свое, ей казалось, что невидимая рука стиснула ее изнутри, и если не отпустит, ее собственное сердце вот-вот перестанет биться…
Чеда упала на колени. Она словно примерзла к полу, неспособная вздохнуть под этой тяжестью. Воздух едва проникал в легкие, сочился тонкой струйкой, как вода по солончаку. Свет померк; еще немного, и Чеда рассыплется в пыль…
Король не спеша подошел к ней, одной рукой сжимая маленький чеканный щит, другой – Могилыцицу, свою грозную булаву с отполированной до блеска рукоятью, побитую в бою. И на лице Кулашана ясно читалось, как он собирается ее использовать.
Он не постарел ни на день с тех пор, как Короли заключили ужасную сделку с пустынными богами. С того дня, как они принесли в жертву тринадцатое племя. Братьев и сестер. Матерей и дочерей. Отцов и сыновей. Мысль о том, что людям приходилось веками подчиняться Каннану, их законам, горячила ненавистью кровь.
«Не переступай порога прелюбодея, ибо судьба его – быть забросанным камнями и пасть от руки близких своих.
Не возжелай жены или мужа ближнего своего, иначе будешь – шипастым хлыстом побиваем.
Веруй слову Королей своих, ибо будут неверующие изгнаны прозябать в пустыне семь дней и семь ночей».
Законы Каннана написаны теми, кто выжил в ночь Бет Иман. Они защищали Королей, скрывали их преступления, ночь позора Бет За'ир превратили в священный праздник! Призывали своих родичей из могил и заставляли их собирать дань для богов, выставляя это как высшую милость!
Они лгали всем: оставшимся племенам, людям Шарахая, своим потомкам. Как могли старались скрыть свои преступления, потому что иначе пустынные племена просто уничтожили бы их. Вместо того чтобы принести себя в жертву и отдать Шарахай врагу, вместо того чтобы защищать любимых, они выбрали принести в жертву целое племя.
Кулашан поднял булаву, но новый приступ кашля согнул его пополам, и Чеде легче стало дышать, разжалась стальная хватка на сердце, правую руку пронзила боль – в том самом месте, куда угодил шип адишары, в том самом месте, которое Салия… нет, богиня Наламэ отметила своей кровью.
То была не случайность – благословение. Дар. Может, она направила Чеду к асиримам, а может, знала, что эта встреча однажды случится… но без нее Чеда никогда не ощутила бы их гнев, их жажду мести… и эта сила, льющаяся в нее словно из бездонного колодца, подняла Чеду на ноги, позволила ей вдохнуть. Поднять саблю отравленной рукой, невзирая на боль.
Кулашан откашлялся наконец и поднялся вновь. Их сердца все еще бились как одно, но уже иначе: теперь души асиримов, говорящие сквозь нее, управляли его дыханием и биением его сердца, постепенно замедляя их.
Он засипел, глядя ей в глаза, и впервые Чеда увидела на его лице нечто похожее на стыд, впервые, должно быть, после сотен лет попыток забыть, какую боль он причинил.
– Так много… – тихо произнес он. – Я не знал, что осталось так много…
Он занес Могильщицу и ударил, но слишком медленно – Чеда легко увернулась и вонзила саблю Королю в грудь. Булава выпала из его руки и грохнула об пол – неожиданно грубый звук для этого торжественного места.
Кровь Кулашана, темная в свете одинокого фонаря, закапала на мраморный, в прожилках, пол. Король упал на колени, слабыми пальцами хватаясь за грудь, и, глядя на его попытки зажать рану, Чеда ощутила вдруг вместе с асиримами несказанное облегчение. Слезы выступили у нее на глазах – слезы сожаления о том, что все это случилось… Они затуманили зрение, но Чеда вовремя услышала тихие шаги по мрамору и едва успела откатиться от удара черного шамшира.
– Ты! – крикнула Джализ, кидаясь на нее, быстрая, проворная. Она с легкостью отбивала удары Чеды, вколачивая ее в мраморный пол. Рука болела, но это странным образом прибавляло ясности. Очертания Джализ, растений и мебели сияли нестерпимо.
– Послушай! – крикнула Чеда, кое-как поднявшись на ноги и отбежав за огромный глиняный кувшин. Она надеялась, что ей удастся поговорить с Джализ, убедить ее или соединиться с ней, призвав ненависть асиримов к Королям и Девам, но асиримы были слишком сосредоточены на Кулашане, и все, что она могла, – сдерживать Джализ.
Урна разлетелась под ударом черного шамшира.
Джализ была слишком умела, слишком быстра и хладнокровна: она читала каждое движение Чеды, с легкостью вспорола ее бедро, резанула щиколотку, плечо. Теплая кровь пропитала тауб, заструилась на каменный пол – недолго и поскользнуться.
Чеда почувствовала, как страх исподволь пускает корни в сердце. Она ведь так близко, Король умирает у ее ног! Но одно неверное движение, и она потеряет все, за что боролась, все, за что боролась мама.
Хватит, решила Чеда. Довольно! Если и дальше думать об этом, она проиграет.
Вырвав из сердца страх, она обрушила на Джализ град ударов, заставила ее отступить на мгновение. Но стоило Деве пойти в контратаку, как Чеда обманным движением отвела меч. Джализ заглотила наживку. Все, что оставалось Чеде, – отступить, пропуская ее вперед, как она сотни раз делала в Ямах, перехватить запястье и выкрутить руку.
Она отбросила шамшир, свободной рукой обвила шею противницы, беря ее в захват. Джализ выгнулась, пытаясь взять ее за волосы, но Чеда дернула выкрученную руку вверх…
Послышался влажный хруст сустава. Джализ закричала, но крик быстро оборвался: Чеда одним резким движением свернула ей шею и разжала хватку. Джализ, будто сломанная кукла, повалилась на пол.
Чеда наклонилась, чтобы поднять свою саблю, но получилось у нее не сразу – правую руку дергало от боли, шрам жег, будто клеймо. Кое-как она вложила Дочь Реки в ножны и опустилась на колени возле Кулашана.
Он еще дышал, и дыхание его казалось до странного легким, быстрым. Взгляд его обращен был на мозаику купола: зеленые холмы и травы, большое золотое солнце – Далекие поля в воображении мастера, давно ушедшего туда. Какое-то время Чеда тоже любовалась его творением. Она надеялась, что там, в Далеких полях, все именно так, и мама путешествует по ним, гордясь своей дочерью.
– Ты спасла меня.
Чеда обернулась к Кулашану. Он выглядел таким юным теперь – ее ровесником.
– Что ты сказал?
Но прежде чем он ответил, в комнату вбежали Сумейя, Камеил, Хасенн и незнакомые Девы.
Сумейя приблизилась, не опуская шамшир, ее пораженный взгляд скользнул с мертвой Джализ на окровавленного Короля, на Чеду. Увидев, что клинок Чеды в ножнах, она опустила шамшир.
– Боги всемогущие, что случилось?
