и его друзей 30 июня 1934 г.) и смерть Гинденбурга (в июле) сделали Гитлера единственным вождем. В 1935 г. он уже почувствовал себя настолько прочным в своей диктатуре, что ввел всеобщую воинскую повинность без согласия других ситнатаров Версальского договора, а потом аннулировал Локарнский договор и ввел свои войска в демилитаризованную зону пограничной Рейнской области, чтобы нагнать страх на Францию и Бельгию. 15 сентября 1935 г., в специально созванном рейхстаге национал-социалистической партии в Нюрнберге, была провозглашена «расовая конституция», состоящая из двух отделов: «Закон о праве на государственное гражданство» и «Закон для защиты германской крови и германской чести». В первом законе установлено, что гражданином Германского государства может быть только подданный «немецкой или родственной крови», остальные же суть только «государственные подданные» (Staatsangehörige). Второй закон, исходя из принципа «чистоты немецкой крови», запрещает браки между евреями и немцами, а заключенные браки объявляет недействительными; запрещаются также внебрачные отношения евреев с немцами; евреи не имеют права держать в домашнем услужении немецких женщин моложе 45 лет. Нарушители этих запретов караются принудительными работами или тюремным заключением. Процессы об «осквернении расы» (Rassenschande) стали отныне обычными в германском суде. Разрушались самые тесные семейные узы, разлучались жены, мужья и дети в семьях от смешанных браков. Многие арийцы вынуждены были разводиться с женами-еврейками, чтобы не лишиться государственной службы.
Объявляя «Нюрнбергские законы», эту декларацию бесправия и неравенства людей, основными законами «третьей империи», Гитлер в своей речи прибавил, что отныне евреи могут жить своей особой жизнью, не боясь эксцессов и «отдельных акций» (перед этим, в июле 1935 г., был новый погром в центре Берлина), но нацисты не могли отказаться от методов террора. Тысячи евреев томились вместе с левыми в тюрьмах и концентрационных лагерях, где многие издевательством и пытками доводились до самоубийства. Несмотря на непрерывное бегство евреев из Германии, травля остающихся продолжалась. Вдохновитель «Нюрнбергских законов» Штрайхер распространял свой погромный листок «Штюрмер» в сотнях тысяч экземпляров. Там в словах и картинах изображались мнимые преступления евреев: ритуальные убийства, обесчещенье немецких женщин и тому подобные выдумки с порнографическими комментариями. Эта «литература» рассылалась по школам, дети жадно ее читали и писали в редакцию «Штюрмера» письма с клятвами, что отныне они будут ненавидеть евреев. Между прочим, там были помещены картины, как немецкую девушку и еврейского юношу водят по улицам города с плакатами на груди и надписями: «Я обесчещена евреем» или «Я обесчестил немку». В Берлине и многих других городах вся эта грязная литература выставлялась на углах улиц в особых «штюрмеровских ящиках» для чтения прохожими. На стенах домов наклеивались плакаты с надписями: «Евреи — наше несчастье». На вокзалах городов и особенно курортов висели объявления: «Евреи тут нежелательны»[37]. Так травили еврея на каждом шагу, ставя его в положение человека, окруженного сворою бешено лающих собак.
Гнев, кипевший в тысячах еврейских душ, вооружил руку слабого юноши, студента швейцарского университета Давида Франкфуртера, который в начале февраля 1936 г. убил гитлеровского агента в Давосе, Густлофа. Невольный террорист объявил на допросе, что он хотел этим демонстрировать протест еврейства против гнусного издевательства над ним в Германии. Боялись ужасной мести со стороны германского правительства, но приближалась Всемирная олимпиада в Берлине, и власти «третьей империи» имели основание опасаться, что в случае новой расправы над евреями Олимпиада будет многими иностранцами бойкотироваться. Месть отсрочили, но швейцарское правительство было предупреждено, что Гитлер ждет жестокой кары за убийство его агента. Под этим давлением кантональный суд в Хуре приговорил к 18 годам каторги юношу, который шел на акт террора как на жертву (декабрь 1936 г.). В том же году буквально принес себя в жертву другой еврей, который не мог перенести равнодушие мира к мученичеству братьев в Германии. 2 июля 1936 г. в Женеве, в зале заседаний Лиги Наций, во время обсуждения политических вопросов, раздался выстрел в ложе журналистов: застрелился Стефан Люкс (Lux), эмигрировавший из Германии журналист; в портфеле самоубийцы нашли несколько писем, из которых одно было адресовано английскому министру иностранных дел Идену, представителю Великобритании в Лиге Наций. То был крик истерзанного сердца: почему правительства молчат, когда на их глазах совершается перманентное преступление, издевательство над сотнями тысяч культурных людей? Жертвенный акт Люкса был символом: за невозможностью бороться с врагами человек принес в жертву самого себя перед ареопагом правителей, который должен был бы олицетворять мировую совесть.
Но совесть лучшей части человечества оказалась бессильною против бессовестности худшей его части, враждебной к пацифистским идеалам Лиги Наций. В той самой сессии Лиги в Женеве, где раздался выстрел Люкса, обсуждался жгучий вопрос об отмене санкций против Италии за ее нападение на Абиссинию, и Союз народов, поклявшихся не нападать друг на друга, должен был признать свое бессилие против члена, нарушившего эту клятву. В этот момент перед Европою впервые предстала опасность двух коалиций: фашистской итало-германской против демократической англо-французской, что неминуемо должно было привести к новой мировой войне. Для положения евреев в Германии эта перспектива оказалась фатальной: чувствуя поддержку со стороны Муссолини, германские нацисты могли смелее вести свою политику истребления евреев. Они не довольствовались этой работой у себя дома, но растянули сеть этой пропаганды по всему свету. Как московское правительство создало Коммунистический Интернационал, Коминтерн, так берлинское правительство организовало национал-социалистический интернационал, Нацинтерн, но делало это тайно, через своих многочисленных агентов во всех частях света.
Экономическое разорение евреев в Германии шло быстрыми шагами. Систематический бойкот еврейской торговли, возведенный чуть ли не в закон (за покупку товаров в еврейской лавке чиновники часто увольнялись со службы), заставлял владельцев предприятий, особенно в провинции, продавать их за гроши арийцам; газеты то и дело с торжеством извещали, что такие-то крупные предприятия «перешли в арийские руки». Разоренные купцы бежали из малых городов в Берлин и другие крупные центры и ложились бременем на благотворительность местных общин. Оставался один путь спасения от разорения и террора: бегство за границу. Оно началось с первого дня прихода Гитлера к власти и продолжалось непрерывно. За четыре года (1933-1936) из Германии эмигрировало 110 000 евреев; 1937 год довел эту цифру приблизительно до 130 000, так что за пять лет покинуло Германию около четверти ее еврейского населения. Треть всей эмигрантской массы устроилась в Палестине, остальные рассеяны по Европе и Америке. Но и эмигрантов не выпускали из Германии без предварительной экспроприации, хотя и частичной: в пользу государства конфисковывалась у состоятельных людей приблизительно треть их капиталов на покрытие податного дефицита. Десятки тысяч непристроенных эмигрантов бродят еще по свету, и назначенная Лигой
