— Ну дядя Коля! — настойчиво взывает хор.
Только один Юрка молчит. Он живет где-то на другой улице и пришел издалека, чтобы поиграть в разбойников. Юрка не знает папы Алика и стесняется просить. Он, может быть, больше всех хочет поскорее начать игру, но молчит и лишь изредка нетерпеливо почесывает одной ногой другую…
— Лучше и не просите, — говорит папа решительно. — Вот когда будет вести себя хорошо, тогда другое дело…
Ребята растеряны. Над широким подоконником виднеется печальное лицо Алика.
— Дядя Коля-а-а!!!
Все вздрагивают — так неожиданно врезается в тишину этот протяжный крик.
— Дядя Коля-а-а!!! — широко раскрыв рот, Юрка кричит хриплым, простуженным басом. Не в силах больше переносить томительного ожидания, он все-таки решился на этот отчаянный поступок. Почувствовав всеобщее внимание, Юрка морщится и яростно чешет ногу.
Папа с трудом прячет улыбку. Но ребята сразу замечают ее и тоже улыбаются…
— Ха-ха-ха! — смеется Костя. — Вот это Юрка! Как паровоз!
Ребята улыбаются, то и дело поглядывая на дядю Колю, подмигивают, толкают друг друга. Алик смотрит то на ребят, то на папу и тоже начинает робко улыбаться — правда очень осторожно, чтобы папа не подумал, что и он тоже радуется.
Но лицо папы уже строго, глаза серьезны, губы поджаты. И Костя с беспокойством вертит головой.
— Дядя Коля, — повторяет он, — вот это Юрка, да?
Но дядя Коля неумолим: он уже не отвечает, он протягивает руку, чтобы закрыть окно…
— Мы в разбойников будем играть! — взвизгивает Нюрка. Маленькая, растрепанная, она смотрит с изумлением и укором: «Теперь ты понял наконец, что Алика надо выпустить?»
— Меня дома всегда жалеют, — говорит она, — всегда!
Папа молча хмурится.
— Дядя Коля, — спрашивает Костя, — разве вам не жалко?
У Алика, который до сих пор стойко держался, начинает дергаться подбородок. Он отворачивается и медленно, не оглядываясь, отходит от окна.
Петька, Нюра, Костя, растерянные и притихшие, смотрят на папу Алика. Никто уже не просит. Потом все поворачиваются и гуськом, неторопливо и с достоинством удаляются.
— В последний раз, — говорит папа, покашливая. — В последний… Иди! Но смотри, если еще раз…
Алик быстро вытирает глаза, кивает головой: «Да, конечно, если еще раз…» — и пулей вылетает во двор.
Папа с облегчением вздыхает.
Причина поражения
На уроках истории учитель всегда объяснял так, словно вся его жизнь прошла до нашей эры и теперь он вспоминает молодость…
— Охота на мамонтов была опасной… Потом все изменилось… С севера наступал лед… Стало холодно… Пришлось надеть звериную шкуру.
Одинаково легко передвигаясь в толще веков в любых направлениях, учитель как ни в чем не бывало мог сказать: «А теперь давайте вспомним Марафонскую битву!» — вызывая этим вопросом всеобщее беспокойство…
Или сегодня: — Восстание Спартака! Отвечать пойдет… Зонтиков!
Зонтиков медленно поднимается и застывает в глубокой печали.
— Неужели ты не помнишь, Зонтиков, как проходило восстание? — поражается учитель.
— Не помню, — качает головой Зонтиков.
— А ты помнишь, чем закончилось восстание?
— Нет, — вздыхает Зонтиков, — забыл…
— Ну а что же ты помнишь?
— Ничего не помню…
— Садись — два!
— А ты учил? — спрашивает Зонтиков у своего соседа.
Бабкин молчит. Человеку, имеющему семь двоек за четверть, глупо задавать подобный вопрос. Мрачно насупившись, он лениво заглядывает в учебник — «Восстание Спартака».
«Опять восстание! — раздраженно думает он. — То в Риме, то в Сицилии… И каждый раз поражение… И двойки, двойки…»
— О причинах поражения восстания расскажет…
Перед лицом надвигающейся катастрофы Бабкин сохраняет полное спокойствие. Он не знает страха.
— Бабкин!
Весь в рубцах, ветеран Бабкин выходит к доске.
— Н-ну? — повторяет Павел Сергеевич. — Каковы же причины поражения? Как ты думаешь, Бабкин? Почему рабы потерпели поражение?
Бабкин долго и угрюмо молчит. Потом тяжело поднимает лохматую голову.
— Рабы потерпели поражение, — говорит он, — потому что не знали его причин…
После чего получает двойку и возвращается на родную, теплую парту.
— Все, с меня хватит, — зло шепчет он. — Больше я на историю не приду!
— Я тоже, — бормочет Зонтиков, — я тоже не приду!
Так было задумано восстание во главе с Бабкиным. Первое столкновение произошло на следующий день.
— Бабкин, — сказал директор школы после уроков, — ты знаешь, где живет Павел Сергеевич? Вот и отлично! Отнеси ему этот конверт. Только побыстрей.
Всю дорогу Бабкин и Зонтиков шли молча. Перед дверью учителя Бабкин снял шапку и прижался ухом к замочной скважине. Сзади навалился Зонтиков… Внезапно дверь распахнулась, и упирающийся в нее Бабкин влетел в коридор и упал в объятия учителя. Позади слышался удаляющийся топот — это Зонтиков катился вниз по лестнице.
— Здравствуйте, — сказал Бабкин.
— Здравствуй, — Павел Сергеевич закрыл дверь.
— Директор сказал: «Побыстрей!» — объяснил Бабкин. — Он письмо передал…
— Ах вот оно что, — учитель взял конверт. — Ну спасибо… Проходи, что же ты стоишь?
Впервые за весь разговор Бабкин поднял голову. То, что он увидел, поразило его. Учитель был в рубашке, без пиджака.
— Раздевайся, раздевайся, — улыбался учитель. Плохо соображая, что делает, Бабкин разделся и прошел в комнату.
— Садись, раз в гости пришел, будем чай пить.
Окончательно растерявшись, Бабкин уселся за стол и ничего не понимающим взглядом уперся в колбасу.
Учитель отхлебнул из стакана. Бабкин тоже отхлебнул. И снова замер: никто еще не видел, как учитель ест…
Внезапно он почувствовал, как подозрительно тихо в комнате, и выжидающе вскинул глаза. Ему показалось, что вот сейчас учитель поставит стакан и скажет: «Природа Древней Греции, Бабкин, была пышная — климат морской, теплый…»
Но учитель не торопился.
— Ты почему сахар не берешь? Не стесняйся.
— Мне и так сладко, — вздохнул Бабкин и вдруг, оглянувшись, заметил на стене карту: «Римская империя в первом веке нашей эры».
— Узнаешь? — спросил учитель.
— Да, — уныло протянул Бабкин, — узнаю…
«После чая спрашивать будет, — решил он. — Еще бы не узнать! Два месяца долбим эту империю, скорей бы до развала дойти…»
