Он извинился, тут же придумав какое-то объяснение, и, сев насвободный стул рядом с хозяйкой дома, обвел глазами собравшихся гостей. Сдругого конца стола ему застенчиво кивнул Дориан, краснея от удовольствия.Напротив сидела герцогиня Харли, очень любимая всеми, кто ее знал, дама ввысшей степени кроткого и веселого права и тех архитектурных пропорций, которыесовременные историки называют тучностью (когда речь идет не о герцогинях!).Справа от герцогини сидел сэр Томас Бэрден, член парламента, радикал. Вобщественной жизни он был верным сторонником своего лидера, а в частной —сторонником хорошей кухни, то есть следовал общеизвестному мудрому правилу:«Выступай с либералами, а обедай с консерваторами». По левую руку герцогинизанял место мистер Эрскин из Тредли, пожилой джентльмен, весьма культурный иприятный, но усвоивший себе дурную привычку всегда молчать в обществе, ибо, какон однажды объяснил леди Агате, еще до тридцати лет высказал все, что имелсказать.
Соседкой лорда Генри за столом была миссис Ванделер, одна издавнишних приятельниц его тетушки, поистине святая женщина, но одетая такбезвкусно и крикливо, что ее можно было сравнить с молитвенником в скверном аляповатомпереплете. К счастью для лорда Генри, соседом миссис Ванделер с другой стороныоказался лорд Фаудел, мужчина средних лет, большого ума, но посредственныхспособностей, бесцветный и скучный, как отчет министра в палате общин. Беседамежду ним и миссис Ванделер велась с той усиленной серьезностью, которой, поего же словам, непростительно грешат все добродетельные люди и от которой никтоиз них никак не может вполне освободиться.
— Мы говорим о бедном Дартмуре, — громко сказала лорду Генригерцогиня, приветливо кивнув ему через стол. — Как вы думаете, он в самом дележенится на этой обворожительной американке?
— Да, герцогиня. Она, кажется, решила сделать емупредложение.
— Какой ужас! — воскликнула леди Агата. — Право, следовалобы помешать этому!
— Я слышал из самых верных источников, что ее отец в Америкеторгует галантереей или каким-то другим убогим товаром, — с презрительной минойобъявил сэр Томас Бэрдон.
— А мой дядя утверждает, что свининой, сэр Томас.
— Что это еще за «убогий» товар? — осведомилась герцогиня, вудивлении поднимая полные руки.
— Американские романы, — пояснил лорд Генри, принимаясь закуропатку.
Герцогиня была озадачена.
— Не слушайте его, дорогая, — шепнула ей леди Агата. — Онникогда ничего не говорит серьезно.
— Когда была открыта Америка… — начал радикал — и дальшепошли всякие скучнейшие сведения. Как все ораторы, которые ставят себе цельюисчерпать тему, он исчерпал терпение слушателей. Герцогиня вздохнула ивоспользовалась своей привилегией перебивать других.
— Было бы гораздо лучше, если бы эта Америка совсем не былаоткрыта! — воскликнула она. Ведь американки отбивают у наших девушек всехженихов. Это безобразие!
— Пожалуй, я сказал бы, что Америка вовсе не открыта, —заметил мистер Эрскин. — Она еще только обнаружена.
— О, я видела представительниц ее населения, —неопределенным тоном отозвалась герцогиня. — И должна признать, что большинствоиз них — прехорошенькие. И одеваются прекрасно. Все туалеты заказывают вПариже. Я, к сожалению, не могу себе этого позволить.
— Есть поговорка, что хорошие американцы после смертиотправляются в Париж, — изрек, хихикая, сэр Томас, у которого имелся в запасебольшой выбор потрепанных острот.
— Вот как! А куда же отправляются после смерти дурныеамериканцы? — поинтересовалась герцогиня.
— В Америку, — пробормотал лорд Генри. Сэр Томас сдвинулброви.
— Боюсь, что ваш племянник предубежден против этой великойстраны, — сказал он леди Агате. — Я изъездил ее всю вдоль и поперек, — мнепредоставляли всегда специальные вагоны, тамошние директора весьма любезны, —и, уверяю вас, поездки в Америку имеют большое образовательное значение.
— Неужели же, чтобы стать образованным человеком, необходимоповидать Чикаго? — жалобно спросил мистер Эрскин. — Я не чувствую себя в силахсовершить такое путешествие.
Сэр Томас махнул рукой.
— Для мистера Эрскина мир сосредоточен на его книжныхполках. А мы, люди дела, хотим своими глазами все видеть, не только читать обовсем. Американцы — очень интересный народ и обладают большим здравым смыслом. Ясчитаю, что это их самая отличительная черта. Да, да, мистер Эрскин, это весьмаздравомыслящие люди. Поверьте мне, американец никогда не делает глупостей.
— Какой ужас! — воскликнул лорд Генри. — Я еще могупримириться с грубой силой, но грубая, тупая рассудочность совершенноневыносима. Руководствоваться рассудком — в этом есть что-то неблагородное. Этозначит — предавать интеллект.
— Не понимаю, что вы этим хотите сказать, — отозвался сэрТомас, побагровев.
— А я вас понял, лорд Генри, — с улыбкой пробормотал мнстерЭрскин.
— Парадоксы имеют свою прелесть, но… — начал баронет.
— Разве это был парадокс? — спросил мистер Эрскин. — А я ине догадался… Впрочем, может быть, вы правы. Ну, так что же? Правда жизниоткрывается нам именно в форме парадоксов. Чтобы постигнуть действительность,надо видеть, как она балансирует на канате. И только посмотрев все теакробатические штуки, какие проделывает Истина, мы можем правильно судить оней.
— Господи, как мужчины любят спорить! — вздохнула ледиАгата. — Никак не могу взять в толк, о чем вы говорите. А на тебя, Гарри, яочень сердита. Зачем это ты отговариваешь нашего милого мистера Грея работатьсо мной в Ист-Энде? Пойми, он мог бы оказать нам неоценимые услуги: его игратак всем нравится.
— А я хочу, чтобы он играл для меня, — смеясь, возразил лордГенри и, глянув туда, где сидел Дориан, встретил его ответный радостный взгляд.
— Но в Уайтчепле видишь столько людского горя! — неунималась леди Агата.
— Я сочувствую всему, кроме людского горя. — Лорд Генрипожал плечами. — Ему я сочувствовать не могу. Оно слишком безобразно, слишкомужасно и угнетает нас. Во всеобщем сочувствии к страданиям есть нечто в высшейстепени нездоровое. Сочувствовать надо красоте, ярким краскам и радостям жизни.И как можно меньше говорить о темных ее сторонах.
— Но Ист-Энд — очень серьезная проблема, — внушительнозаметил сэр Томас, качая головой.
