— Маргарет Девере была одна из прелестнейших девушек, какихя видывал в жизни. Я никогда не мог понять, что ее толкнуло на такой странныйбрак. Ведь она могла выйти за кого бы ни пожелала. Сам Карлингтон был от неебез ума. Но вся беда в том, что она обладала романтическим воображением. В ихроду все женщины были романтичны. Мужчины немногого стоили, но женщины,ей-богу, были замечательные… Карлингтон на коленях стоял перед Маргарет — онсам мне это говорил. А ведь в Лондоне в те времена все девушки были влюблены внего. Но Маргарет только смеялась над ним… Да, кстати о дурацких браках, — чтоэто за вздор молол твой отец насчет Дартмура, — будто он хочет жениться наамериканке? Неужели англичанки для него недостаточно хороши?
— Видите ли, дядя Джордж, жениться на американках теперьочень модно.
— Ну а я — за англичанок и готов спорить с целым светом! —Лорд Фермор стукнул кулаком по столу.
— Ставка нынче только на американок.
— Я слышал, что их ненадолго хватает, — буркнул дядя Джордж.
— Их утомляют долгие заезды, но в скачках с препятствиямиони великолепны. На лету берут барьеры. Думаю, что Дартмуру несдобровать.
— А кто ее родители? — ворчливо осведомился лорд Фермор. —Они у нее вообще имеются? Лорд Генри покачал головой.
— Американские девицы так же ловко скрывают своих родителей,как английские дамы — свое прошлое, — сказал он, вставая.
— Должно быть, папаша ее — экспортер свинины?
— Ради Дартмура, дядя Джордж, я желал бы, чтобы это былотак. Говорят, в Америке это самое прибыльное дело. Выгоднее его толькополитика.
— А его американка, по крайней мере, хорошенькая?
— Как большинство американок, она изображает из себякрасавицу. В этом — секрет их успеха.
— И отчего они не сидят у себя в Америке? Ведь нас всегдауверяют, что там для женщин — рай.
— Так оно и есть. Потому-то они, подобно праматери Еве, истремятся выбраться оттуда, — пояснил лорд Генри. — Ну, до свиданья, дядяДжордж. Я должен идти, иначе опоздаю к завтраку. Спасибо за сведения о Дориане.Я люблю знать все о своих новых знакомых и ничего — о старых.
— А где ты сегодня завтракаешь, Гарри?
— У тетушки Агаты. Я напросился сам и пригласил мистераГрея. Он — ее новый протеже.
— Гм!.. Так вот что, Гарри: передай своей тетушке Агате,чтобы она перестала меня атаковать воззваниями о пожертвованиях. Надоели онимне до смерти. Эта добрая женщина вообразила, что у меня другого дела нет, кактолько выписывать чеки на ее дурацкие благотворительные затеи.
— Хорошо, дядя Джордж, передам. Но ведь это бесполезно.Филантропы, увлекаясь благотворительностью, теряют всякое человеколюбие. Это ихотличительная черта.
Старый джентльмен одобрительно хмыкнул и позвонил лакею,чтобы тот проводил гостя.
Лорд Генри прошел пассажем на Берлингтон-стрит и направилсяк Берклей-сквер. Он вспоминал то, что услышал от дяди о родных Дориана Грея.Даже рассказанная в общих чертах, история эта взволновала его своейнеобычайностью, своей почти современной романтичностью. Прекрасная девушка,пожертвовавшая всем ради страстной любви. Несколько недель безмерного счастья,разбитого гнусным преступлением. Потом — месяцы новых страданий, рожденный вмуках ребенок. Мать унесена смертью, удел сына — сиротство и тираниябессердечного старика. Да, это интересный фон, он выгодно оттеняет облик юноши,придает ему еще больше очарования. За прекрасным всегда скрыта какая-нибудьтрагедия. Чтобы зацвел самый скромный цветочек, миры должны претерпеть родовыемуки.
…Как обворожителен был Дориан вчера вечером, когда ониобедали вдвоем в клубе! В его ошеломленном взоре и приоткрытых губах читалисьтревога и робкая радость, а в тени красных абажуров лицо казалось еще розовее иеще ярче выступала его дивная расцветающая красота. Говорить с этим мальчикомбыло все равно что играть на редкостной скрипке. Он отзывался на каждоеприкосновение, на малейшую дрожь смычка…
А как это увлекательно — проверять силу своего влияния надругого человека! Ничто не может с этим сравниться. Перелить свою душу вдругого, дать ей побыть в нем; слышать отзвуки собственных мыслей, усиленныемузыкой юности и страсти; передавать другому свой темперамент, как тончайшийфлюид или своеобразный аромат, — это истинное наслаждение, самая большаярадость, быть может, какая дана человеку в наш ограниченный и пошлый век с егогрубочувственными утехами и грубопримитивными стремлениями.
…К тому же этот мальчик, с которым он по столь счастливойслучайности встретился в мастерской Бэзила, — замечательный тип… или, во всякомслучае, из него можно сделать нечто замечательное. У него есть все — обаяние,белоснежная чистота юности и красота, та красота, какую запечатлели в мраморедревние греки. Из него можно вылепить что угодно, сделать его титаном — илиигрушкой. Как жаль, что такой красоте суждено увянуть!..
А Бэзил? Как психологически интересно то, что он говорил!Новая манера в живописи, новое восприятие действительности, неожиданновозникшее благодаря одному лишь присутствию человека, который об этом и неподозревает… Душа природы, обитавшая в дремучих лесах, бродившая в чистом поле,дотоле незримая и безгласная, вдруг, как Дриада, явилась художнику без всякогостраха, ибо его душе, давно ее искавшей, дана та вдохновенная прозорливость,которой только и открываются дивные тайны; и простые формы, образы вещей обреливысокое совершенство и некий символический смысл, словно являя художнику иную,более совершенную форму, которая из смутной грезы превратилась в реальность.Как это все необычайно!
Нечто подобное бывало и в прошлые века. Платон, для которогомышление было искусством, первый задумался над этим чудом. А Буонарроти? Развене выразил он его в своем цикле сонетов, высеченных в цветном мраморе? Но в нашвек это удивительно…
И лорд Генри решил, что ему следует стать для Дориана Греятем, чем Дориан, сам того не зная, стал для художника, создавшего еговеликолепный портрет. Он попытается покорить Дориана, — собственно, он уженаполовину этого достиг, — и душа чудесного юноши будет принадлежать ему. Какщедро одарила судьба это дитя Любви и Смерти!
Лорд Генри вдруг остановился и окинул взглядом соседниедома. Увидев, что он уже миновал дом своей тетушки и отошел от него довольнодалеко, он, посмеиваясь над собой, повернул обратно. Когда он вошел втемноватую прихожую, дворецкий доложил ему, что все уже в столовой. Лорд Генриотдал одному из лакеев шляпу и трость и прошел туда.
— Ты, как всегда, опаздываешь, Гарри! — воскликнула еготетушка, укоризненно качая головой.
