дорог, серебряные жилки речушек. Да всё это мало интересовало зверя. Он лёг на брезент, прищурил глаза; и ему представилось, будто он снова в своей каморке, где находился, как только попал к людям. И всё было как прежде, как всегда, если бы не заложило от гула уши. Если бы воздушные ямы не нагоняли под шкуру муравьёв. Если б рядом был его друг, Петька Волжанов…
А Петька летел впереди, уже над бывшей передовой, изрытой траншеями и воронками. Вот под крылом показалось поле с остатками «тигров» и «пантер». Подбитых танков было так много, как головастиков в луже, высохшей на солнце.
Здесь Петьке Волжанову повредили прибор, измеряющий давление масла. Мелкие осколки стекла брызнули в лицо, горячее масло хлюпнуло на колени, потекло в сапоги. От перегрева мотора в кабине запахло изоляцией. Лицо стало мокрым. Петька думал, что это пот, и сдувал капли, сбегающие на кончик носа, отчего розовая пыль крови оседала на раструбы перчаток, на рукоять штурвала, на стёклышки приборов.
И как пролетел над грудой ржавеющего железа и начал снижаться, вспомнил Мишку — вот кому будет трудно приземляться в первый раз.
Через несколько минут прошёл над кладбищем битой техники и транспортный самолёт, в котором летел медвежонок. Мишка почувствовал, как пол начал проваливаться. Ничего не поймёт: живот подхватило, дух забило. Он всё вытягивался на лапах и не знал, к чему приткнуться, а тому падению не было конца. Но вот багажное отделение сильно тряхнуло, пол зашатался, запрыгал, точно возок на мостовой. Неведомая сила потянула теперь Мишку вперёд, и он упёрся лбом в стену. На этот раз в противоположную. Пнулся ещё раз головой — осел на задние лапы. Прошла минута — две, и моторы заглохли. Чудно в ушах. Вроде шума нет, а звенит. Голова кружится. Тошнит. Медвежонок с перепугу заревел, но открылась дверь.
Радуясь яркому свету, радуясь солнцу, улыбкам, Мишка так расчувствовался, что чмокал носом всех подряд, переходя из рук в руки. Очутился на руках у Петьки, прильнул к золотой звёздочке. Вдохнул знакомый и родной запах портупеи, заскулил на радостях. Теперь никто, должно быть, казалось ему, никто не разлучит его с дорогим другом — Петькой Волжановым.
ПЕРЕМЕНЫ И ИСПЫТАНИЯ
Незаметно подошла осень. Украсилась незнакомым для Мишки цветом земля. Полетели, завихрились красные и жёлтые листья; подули холодные ветры. Стало сыро, зябко, неприятно.
По утрам поле аэродрома затягивалось молочными туманами. Лётчики подолгу сидели в землянках безвылетно. Петька Волжанов обычно поднимался с постели, тянулся к маленькому оконцу.
— Погода нелётная, — говорил безнадёжно и потягивался.
Мишка отвечал ему таким же сладким потягиванием из угла. С наступлением холодов лётчики набросали в угол всякого тряпья, и Мишка долго возился там, устраивая логово. Подрыл носом фуфайку, обнюхал её. Наконец улёгся. Сунул морду в рукав, угрелся. Засопел, довольный.
Дни становились короче. Серые тучи низко неслись над лесом грязными клочьями, чуть не цепляя новую башенку метеостанции. Назойливо моросил дождь, заливая капониры. Техники ругались, отводя ручьи в сторону, черпая воду согнутыми вёдрами. И если надо было непременно взлететь, самолёты, точно глиссеры, скользили по мокрой полосе, выстреливали из-под колёс на рытвинах брызгами воды, неистово выли моторами и с трудом отрывались от земли. С колес отваливались на лету и шмякались на поле увесистые лохмотья грязи.
К зиме лётчики преобразились. Вместо сапог получили унты с коричневыми — лисьего цвета — плешинами на белом мехе. Поверх шерстяных гимнастёрок — удобные куртки, подбитые цигейкой телесно-розового цвета. Стеганные на вате брюки.
Преобразился и Мишка. К осени он подрос, набрался сил. Придёт Мироныч, затеет с ним борьбу. Набычит голову, расставит руки рогатиной. Идёт на зверя. Медведь в такие минуты оскалялся, кровью наливались его дёсны. Шерсть на загривке вставала дыбом.
— О-о-о! Наш Мишка становится настоящим Михаилом Ивановичем! — кричали лётчики, видя, как Мироныч не может справиться с медведем, на что финишёр отвечал шуткой-прибауткой:
— Несподручно бабе с медведем бороться: того и гляди — юбка раздерётся!
С наступлением холодов Мишка стал жадно поедать хвою. Старый охотник говорил, будто зверь запасается витаминами, чтобы залечь в спячку. И действительно, Мишка начал мостить в своём углу что-то наподобие берлоги. Повалился на бок, зарылся в тряпье. Глазки его сделались маленькими, затянулись мутной плёнкой. Взял лапу в рот, веки невольно сами сомкнулись. Но тут же вздрогнули во сне. Проснулся и, не открывая глаз, опять начал сосать, захлёбываясь, лапу. Так и заснул с лапой во рту.
Да не пришлось косолапому залечь в зимнюю спячку. Как-то раз в землянку вбежал Волжанов, громко крикнул:
— Мороз!
Мишка вздрогнул и проснулся. Для Петьки эти слова много значили: полёты начнутся. Мишке же — ничего. Повернул голову, увидел на плечах Волжанова белый пушок. Потом глянул на дверь: оттуда исходил необычный свет.
Тогда он вскочил на лапы, живо перебрал ступеньки, замер невольно на пороге: белый покров, под который за ночь упряталась земля, ослепил глаза. Попробовал неведомый пух носом — кольнуло иголкой. Лапой ступил — обжёг подошву. Сунулся назад, оседая на задние лапы.
Передние лапы у медведей длиннее задних, в землянку Мишка спускался по ступенькам задом, так удобнее. А внизу развернулся и, поджав хвост, кинулся вниз, в спасительный угол. Зарылся в тряпье, спрятал нос. Но и этого оказалось мало. Полез под кровать Волжанова, стащил унт. Сунул морду в мех, успокоился.
Перемены произошли и в жизни Волжанова. После налёта вражеской авиации на старый аэродром Лёша Путинцев дорисовал кисточкой ещё одну звёздочку на фюзеляже «девятки». Прибавилась звёздочка и на погонах Волжанова, теперь он стал гвардии старшим лейтенантом. Да Мишке было всё равно. Ему всегда хотелось одного: скорей бы возвращался из полёта Волжанов. Очень плохо без друга.
БАНЯ
Зимней порой счастливых дней выпадало больше. Навалит снегу внепроходь — все выходят чистить взлётную полосу. Такая уж выпала зима: за день расчистят поле, ночью — снова по колено. Ещё и днём подтрушивает. Самолёты, взбивая тучи снежной пыли, садились, как в муку.
Петька взял деревянную лопату, Мишка засеменил следом. Под ногами скрипит снег,
