Владислав Мефодьевич Шаповалов
Мишка
ГРОЗА В ЛЕСУ
У него было самое обыкновенное медвежье имя — Мишка. В лётный полк он попал случайно. Так началась эта необычная история.
В звериной памяти Мишки остались тёплые воспоминания о прошлом, когда он, ещё сосунком, прижимался к громадному телу матери — старой медведицы, зарывался в её мохнатую шубу, отыскивал вкусное молоко, а она мыла его: лизала тёмно-коричневую шёрстку, похожую на лёгкий пушок, расчёсывала её шершавым языком. Жили они тогда в тёмном, но уютном логове, устроенном под вывернутой сосной, и кроме матери был у Мишки ещё брат — такой же маленький медвежонок с чёрным влажным носом и круглыми пуговками глаз.
Старая медведица иногда уходила в лес. Малыши оставались одни. Они тоскливо ползали по углам берлоги, больно натыкались носами на острые корневища дерева. Жалобно поскулив, как слепые кутята, когда их бросит мать, медвежата отыскивали в потёмках друг друга, укладывались на сухие ветки, забитые мхом, и постепенно согревались, прикрывая плюшевые мордочки лапами. Так, дремля, и лежали неподвижно, чтобы сберечь тепло.
Сквозь небольшой лаз в берлогу доносился далёкий шум леса. Порывисто шелестели листья, натужно скрипели деревья. Слышались голоса не то птиц, не то зверей, хрустел сушняк. Медвежатам казалось, что это приближается к берлоге мать. Но шорохи удалялись, и снова бесконечно шумел лес, пугая зверят неведомыми звуками.
Да вот валежник затрещал совсем рядом. Что-то огромное заслонило вход. В берлоге стало темно, как ночью. Малыши пробудились. Каким-то особым, звериным чутьём поняли, кто это. Бросились навстречу, и медведица обнюхала каждого по очереди, будто пересчитала, все ли на месте. Затем повалилась на бок, вывернула поудобнее живот. Настойчиво толкались медвежата в шерсть носами, отыскивая сосцы. И, посвистывая, жадно глотали тёплое молоко.
Прошло время, и малыши вылезли на прилобок логова. Свет ударил в глаза, и они чудно щурились на солнце, отряхивая со своих шубёнок сырость подземелья. Всё для них было ново и незнаемо — каждый куст манил и пугал неизвестностью, каждый пень таил множество загадок. Выпрыгнул из-под носа обыкновенный кузнечик — пострелята стремглав кинулись в панике назад, в берлогу.
Старая медведица лежала неподалёку под сосною, искоса следила, как малыши, отдышавшись, высовывали круглые мордочки из норы, вылезали наружу и, осмелев окончательно, затевали свою извечную медвежью возню, тузя друг друга лапами.
Случалось, тучи заволакивали небо. Лес наливался фиолетовой темнотой. Всё замирало. Потом неожиданно порывистый ветер разрывал плотный полог листвы. В клочке неба зловеще вспыхивал ветвистый огонь. На мгновение синий свет ослеплял глаза. Раздавался оглушительный треск. Крупными градинами срывались сверху увесистые капли дождя. И вот уже весь лес шумел дружным хлёстом ливня. Медвежата кидались к берлоге. Их лапы скользили по грязи. Зверьки падали на живот и тут же вскакивали, бежали дальше. Опрометью влетали они друг за другом в спасительную нору, забивались в дальний угол.
За ними неуклюже вваливалась мать. С её шерсти стекали капли воды. Медведица внюхивалась в свежий воздух, фыркала, отряхивалась. Холодные брызги обдавали дрожащих зверьков, и они ещё глубже забивались под корневище. А она лизала, точно полотенцем вытирала, их мокрые спины, согревала тёплым дыханием и, глядя на малышей, должно быть, думала: «Какие вы трусишки! Ведь это обыкновенная гроза».
Но однажды…
Однажды испугалась грозы и старая медведица.
Внезапно под берлогой вздрогнула земля. Сверху, между корнями, просыпалась долголетняя труха. Медведица замерла, настороженно прислушалась. Загремело ещё раз — она живо подхватилась, выскочила наружу.
Всё в лесу было как прежде: тихо, спокойно, чисто. Вверху, за листвой, светило солнце, рассыпая по траве золотые монеты зайчиков; нерушимо стояли огромные стволы сосен. Одуряюще пахло цветущей черёмухой. Но медведица встала на задние лапы, вытянула шею, повела носом, внюхиваясь в лёгкий ветерок. Её дрожащие ноздри округлились, глаза хищно заблестели. Шерсть на загривке встала дыбом.
Совсем близко раздался оглушительный взрыв — медведица отскочила назад. И тут же, опомнясь, кинулась в берлогу. Схватила детёныша зубами за холку, выволокла наружу, затем — другого.
САМОСТОЯТЕЛЬНАЯ ЖИЗНЬ
Они бежали знакомой тропкой между толстыми стволами сосен. Дорога вела к озеру, куда часто ходили все вместе на водопой. Медвежата хорошо помнили блестящую, как небо, гладь озера. Сосны в нём почему-то чудно опрокинуты вниз вершинами и колышутся, если начинаешь пить воду. Обычно малыши радовались, когда мать вела их на озеро. Но в этот раз обеспокоились: всегда, что ни случись, медвежата прятались в спасительной берлоге, теперь же бежали прочь от неё. Еле поспевали за быстрыми ногами матери.
Позади нарастал непонятный гул. Мишка всё чаще перебирал лапами и начал отставать, как вдруг впереди неожиданно взорвалась чёрная, перемешанная с огнём, земля, и большое дерево, ломая ветви, с треском повалилось на дорогу, преградив путь.
Медведица остановилась. Малыши подкатились под неё. Там, под животом матери, было не так страшно. Выглядывая, Мишка видел, как сверху, у самой сосны, ещё раз вспыхнул, брызнув во все стороны иссечённой щепой, огонь, и как в сплошной зелени крон показался клочок светлого неба, а сломленная лесина стала медленно, нескончаемо долго падать на землю.
Мать сильно придавила Мишку лапой. Он с трудом выбрался на волю, осмотрелся. Медведица недвижимо лежала на земле. Придавила она своим грузным телом и братишку, торчала из-под неё лишь его лапка…
Едкий дымок гари пощипывал в носу. Серое облачко ядовитого туманца сходило в чащобу. Мишка чихнул, сморщившись. Потянулся и тут же попытался забраться под медведицу снова. Да ничего не вышло…
Всё же он зарылся в длинную шерсть материнской шубы носом и долго лежал так, посапывая, пока тело старой медведицы не стало холодным, деревянным, как та сломанная снарядом сосна…
Наступил вечер. Дохнуло прохладой. Мишка продрог. Он поднялся на лапы, обошёл необычно длинное, вытянутое тело матери. Понюхал тёмное пятно застывшей крови на земле. Ещё раз попробовал забраться под медведицу. Но она лежала мёртво, и её никто уже не мог поднять…
Мишка потоптался на месте, тронул языком холодный нос матери и медленно, то и дело оглядываясь, несмело пошёл, не зная куда…
Пошёл в самостоятельную жизнь.
