1830-м поляки восстали против русских, в 1831 году произошло разделение между валлонами и голландцами, и вскоре после этого мадьяры начали осознавать себя нацией. Италия, частично находившаяся под иностранным правлением, а частично распавшаяся на небольшие государства, прилагала усилия к единству.
Салон мадам Рекамье
Литография Арди-Леконта, 1826
Это всеобщее озлобление, недоверие и ненависть внутри страны и за рубежом среди народов создали почву для политических убийств. Убийства, до сих пор сравнительно редкие, стали многочисленными в XIX веке по всей Европе из-за бушевавшего тогда политического напряжения. Одно убийство следовало за другим с применением пистолетов, ножей, бомб. 3 февраля 1810 года герцог Беррийский был смертельно ранен кинжалом рабочим Луи Лувелем в Парижской опере. 23 марта 1819-го студент Карл Людвиг Занд заколол российского статского советника Августа фон Коцебу[75], а несколько недель спустя, 1 июля, министр Ибелл из Нассау пал от руки другого студента. Неудивительно, что против студентов были приняты драконовские законы. Во время карнавала 1824 года был убит португальский министр, в 1825-м совершена попытка покушения на жизнь Николая I декабристами. Мания убийства распространилась как эпидемия, и только чудом королева Виктория избежала двух покушений на свою жизнь в 1840 году, в то время как Фридрих Вильгельм IV обязан своей жизнью плохому качеству оружия, выбранного Генрихом Чехом, который выстрелил в короля и королеву 26 июля 1844 года, когда они выезжали из королевской резиденции в Берлине.
Портрет графини Амеде де Пасторе
Художник Жан-Огюст-Доминик Энгр, 1822
Число убийств достигло невероятного числа в течение нескольких лет, что дает представление о политическом брожении, недовольстве и волнении того времени.
Старые газеты с их скудной ежедневной информацией не оказывали большого влияния на общественные настроения и действительно были всего лишь органами, которые использовались правительствами для публикации нужных для них новостей. Пресса, как выразитель общественного мнения, появилась только в 1815 году, после того как Людовик XVIII подписал Конституционную хартию. Усовершенствование печатной машины, позволившее печатать 2000 экземпляров в час, дало дополнительную возможность для использования прессы в качестве органа пропаганды. Теперь, к удивлению и восхищению Европы и ужасу властителей, была создана ежедневная пресса, ее активность, разнообразие, скорость и регулярность распространения были чем-то новым и удивительным. Конституционные газеты привнесли обсуждение политических вопросов в повседневную жизнь людей, они формировали общественное мнение и, наконец, стали необходимостью.
Господин Леблан
Художник Жан-Огюст-Доминик Энгр, 1823
Власти восприняли это как угрозу и поэтому начали борьбу с прессой, которая только что получила свободу. Однако ни цензура, ни законы, ни разного рода трудности, стоявшие на пути, не могли остановить ее работу. Попытка подвергнуть прессу превентивной цензуре и настойчивое требование, чтобы перед публикацией статьи представлялись на проверку, стоили Карлу X трона. Война французского правительства с прессой, начавшаяся в 1826 году, вызывала все большее ожесточение в народе, и король вместо обычных криков на параде «Да здравствует король!» услышал «Да здравствует свобода прессы!».
Женщины проявляли такой же живой интерес к этому вопросу, как и мужчины, о чем свидетельствует рассказанный анекдот о девушке, которую банкир Лафит пригласил танцевать на балу. Она спросила: «Скажите сначала, выступаете ли вы за свободу прессы». В 1830 году Эмиль де Жирарден[76] основал дешевую газету, продававшуюся поэкземплярно, и тем самым произвел полную трансформацию в ежедневной прессе. До этого времени газеты можно было получить, только заплатив за большую годовую подписку. Теперь даже те, у кого были небольшие средства, могли ее купить. В период Реставрации ни одна уважающая себя газета не публиковала финансовые новости, теперь данные биржи занимали всё больше места в ежедневных изданиях. Пресса пошла дальше, завоевав еще бóльшую популярность за счет рекламы и рассказов, получив при этом покровительство женщин. Александр Дюма, Эжен Сю[77], Оноре де Бальзак были первыми, кто опубликовал свои романы в ежедневных газетах, и успех по праву вознаградил их новаторство.
В Германии в этом отношении дела обстояли не столь радужно. Строгая цензура препятствовала всякому свободному высказыванию и пресекала предприимчивость со стороны редакторов, в то время как огромные правительственные сборы увеличивали расходы на подписку, тем самым уменьшая тираж. Хотя около двадцати двух новых изданий появилось в Германии между 1823 и 1847 годами, они не могли конкурировать ни по тиражу, ни по влиянию с французскими.
В 1825 году русские офицеры объединились, чтобы дать своей стране конституцию. Их усилия, однако, с треском провалились не только из-за отсутствия надлежащего лидера, но и из-за невежества народа, который думал, что конституция – это жена великого князя Константина.
В других странах, кроме Германии, прогрессивные средние классы были вынуждены подчинить свои симпатии и антипатии и наблюдать, как державы настаивали на том, чтобы Греция, после того как она годами боролась за свою свободу, приняла автократическое правление немецкого принца; как Польша, с пассивного согласия Пруссии, была раздавлена пятой угнетателя, и т. д.
Средний класс мог позволить себе подождать, поскольку обладал тем, что дает прочную власть, – богатством и культурой. Французская знать была лишена собственности и влияния в результате революции, в Германии и особенно в Пруссии сеньориальные права как мелких, так и крупных землевладельцев серьезно пострадали от нового порядка вещей. Дворяне, потеряв свои земельные владения, были вынуждены поступить на службу при дворе или в армию либо занять какую-нибудь должность за мизерное жалованье, что привело к их еще большему обнищанию. Тем временем средние слои все больше приходили к власти, и никакие предрассудки или привилегии не мешали им прокладывать путь к успеху по своему усмотрению. Зарабатывание денег было не запрещено среди них, и богатство вскоре дало им чувство независимости. Теперь настала очередь торговых и промышленных классов. Их возвышение было столь стремительным, что даже Карлу X Состен де Ларошфуко[78] напомнил, что король держит в своих руках лишь видимость власти и война и мир теперь зависят от воли четырех или пяти крупных банкирских домов. Деньги взяли бразды правления в свои руки и стерли все классовые различия. Теперь признавались только две касты: у кого были деньги и у кого их не было.
В XVIII веке была изобретена паровая машина, но она стала использоваться в основном только в XIX, претерпев многочисленные усовершенствования. В Англии в 1810 году на заводах работало 5000 паровых машин, во Франции – около 200, а в Пруссии – одна, но после 1830-го число используемых в последней стране машин увеличивалось так быстро, что политэкономисты встревожились. Каждое научное открытие в это время находило практическое применение, и промышленности был дан новый импульс, который привел к еще более радикальным переменам в состоянии общества, чем могло бы произвести какое-либо правительство. Преобразились условия
