невнятно. Исландцы над ними потешались. Особенно глупыми считались датчане.
* * *
Через два года после прибытия в Исландию Лео довелось поработать с одним датчанином на строительстве парка аттракционов. Тот был высокообразован в своей области, закончил в Копенгагене Королевский инженерный колледж со степенью магистра аттракционных наук, но теперь ему приходилось работать вместе с Лео и всякой шушерой, которую вылавливали по ночным притонам Рейкьявика. Шушера обращалась с датчанином беззлобно, ее главной заботой было поскорее закончить работу и вернуться к веселью у подпольных питейных барыг [20].
Зато прораб не упускал возможности поиздеваться. Когда датчанин желал доброго утра на датский манер: “Гуд даг!”, прораб его просто игнорировал. А приди датчанину в голову повторно поприветствовать товарищей по работе, прораб, повернувшись к невыспавшейся, опухшей братии, что сидела на корточках, привалившись к кофейному вагончику, гаркал:
– Пожелайте уже датскому бобу [21]“Гуд даг”, чтобы он заткнулся!
После этого датчанин предпочитал хранить гробовое молчание в любых ситуациях, если только вопрос не касался жизни и смерти. И такой вопрос вскоре возник:
– Йег труе ди эр икки стеркт нокк… [22]
Они возводили колесо обозрения, и датчанин беспокоился, что несущие опоры были недостаточно прочными. Прораб был другого мнения и рявкнул в ответ:
– Эта “нокк” сварена исландскими мужиками, здесь, на набережной, на нашем исландском заводе, и если для тебя это “икки нокк” [23], можешь валить обратно в свою Данию и гундеть там о своих датских иккинокках!
Но датчанин буквально помешался на опорах. Весь остаток недели он ходил как в бреду, бормоча себе под нос, что они были “икки нокк”, а прораб, подмигивая своим подчиненным, вопил так, что отдавалось во всем парке:
– Опять заноккал!
Вскоре после этого спеца застукали, когда он, один среди ночи, пытался затянуть болты, крепившие опоры к платформе. Его тут же уволили, приговаривая, что это ему еще повезло, а то могли бы и в саботаже обвинить. На следующий день первым заданием Лео и других рабочих было ослабить закрученные датчанином болты.
После открытия аттракционов уволенный датчанин стал самым преданным клиентом парка. Когда на работу являлись билетерши, он уже стоял у кассы с готовой двухкроновой монеткой в кулаке и не уходил домой, пока последняя партия отдыхающих не выскакивала, прыская, из кабинок чертова колеса. Но исландская опорная “нокк” не подвела. И было больно смотреть, как этот опытный и талантливый датский инженер терял свою работу, семью и, в конце концов, рассудок.
В итоге его присутствие стало настолько гнетущим для работников и посетителей, что в дело был вынужден вмешаться посол Дании. После продолжительной погони по всему парку аттракционный специалист был арестован. Потребовалась целая дюжина полицейских, чтобы затащить его на судно, отплывавшее в Копенгаген. Туда он отправился в смирительной рубашке, и на этом Исландия считалась благополучно от него очищенной.
Когда Лео прослышал о судьбе своего бывшего коллеги, он решил выучить исландский язык так хорошо, насколько вообще был способен иностранец. Однако первое, в чем постарался убедить его учитель, так это в том, что он никогда не сможет овладеть исландским в совершенстве.
– Никогда!
Библиотекарь и доктор наук Лóфтур Фрóдасон для пущей убедительности задрал кверху указательный палец, так сильно напрягая мышцы, что палец завибрировал, словно стрелка барометра на границе давлений.
Уроки проходили в Национальной библиотеке, там хранилось литературное наследие исландцев, которое было для Лео закрытой книгой и, если верить словам учителя, таковым и останется до конца его жизни. Вторым учеником в их небольшой компании был Михаил Пушкин – сотрудник советского посольства, который не успел дочитать исландско-русский словарь к тому времени, когда его призвали на работу в Исландии. Несмотря на то что исландские слова от А до К он знал неплохо, единственное, что он мог сказать по прибытии в страну, было: “Эк эм мадр герскр”, что означало примерно “Азъ есмь чьловекъ русьскъ”. Это повсеместно вызывало всеобщее веселье, и народ за такие достижения неизменно наливал ему стопарь, однако для работы, которую ему надлежало выполнять, этого было отнюдь не достаточно. Товарищ Пушкин числился шеф-поваром посольства, или, другими словами, был агентом КГБ.
– Исландский язык словно кристально чистая вода, великая могучая река, такая прозрачная, что видно до самого дна, откуда ни посмотри. Она то течет легким повествовательным потоком, то ниспадает гремящими порогами и водоворотами искусного стихосложения. Во времена разных языковых оттепелей в нее со всех сторон сбегали ручейки, которые несли ил и глину, но им никогда не удавалось замутить глубинных вод. Нет, это были всего лишь наносы вдоль берегов, мало-помалу оседавшие на дно и затем уносившиеся в океан…
Захлопнув книжку, д-р Фродасон изучающе уставился на своих учеников: посчастливилось ли Лео Лёве и Михаилу Пушкину вырасти у такой реки и испивать из нее, приложившись нежными детскими губами? Конечно нет! Вот поэтому они должны начинать каждый урок со стакана исландской воды!
– Основные качества исландского языка следующие: он чистый, светлый, красивый, мягкий, сильный, изысканный, изобретательный, с богатым словарным запасом и, следовательно, особенно хорошо подходит для литературного творчества. Так считают признанные лингвисты во всем мире. Если у вас есть желание их оспорить – милости прошу!
Нет, ни Лео, ни Михаил не горели желанием вступать в дебаты с иностранными профессорами. Д-р Фродасон засмеялся:
– То-то же! Вот послушайте!
Он снял со стены скрипку и заиграл на ней. Мелодия лилась то нежно и печально, то энергично.
Звуки слетали со струн инструмента, и Лео больше не находился в подвальной комнатушке под Исландской национальной библиотекой. Вся тяжесть этого литературного богатства спала с его плеч, и он медленно плыл по Влтаве. Ему семь лет, за его спиной – Прага, а впереди ждет пикник на природе. Он наклоняется через поручень – внизу у борта вскипает речная вода. Башни и площадь… Вот он с сестрами играет на лесной полянке, вот летит сорока, а в клюве у нее поблескивает кусочек стекла. Вот он бежит к реке, на берегу сидит отец. Старая черная шляпа четким силуэтом выступает на фоне ослепительно сверкающей воды. Вот он откусывает от ломтика ржаного хлеба со сладкой маринованной селедкой, рыбий жир струится по языку, на зубах похрустывают кусочки лука. Вот он окунается в воду, а мимо, бормоча двигателем, проплывает баржа… Трамвай. Вот он просыпается на руках у матери. Дорога домой всегда навевает на него сонливость…
– Это песня Исландии!
Д-р Фродасон отложил в сторону скрипку, и Лео вернулся на свою приемную родину. В комнатушке стало темнее. Он взглянул
