и та, потянув к нему шею, трогательно мекнула.
Он вызволил козленка из заточения, взял на руки и объявил своему спутнику, что эта находка – чистейшей воды алмаз. Петур презрительно хмыкнул: «Козы – это недоразвитые овцы, они даже исландского языка не понимают!» «Я все равно возьму ее к себе!» – Лео покрепче прижал к себе животное и приготовился к длинной дискуссии о пользе коз.
Ему было не впервой спорить с исландцами на подобные темы. Однако спора не вышло. Петур вдруг заметил среди мусора усыпанное драгоценными камнями золотое кольцо. Очистив от грязи, протянул его Лео, спросив, не это ли он искал. Нет, это было не его кольцо. Его кольцо, разломленное надвое, все еще находилось в руках грабителей с «Годафосса». И Петур ответил, что будет и дальше смотреть в оба, хотя и не понимает, что такого особенного может быть в кольце Лео – золото оно всегда золото.
Ну как бы там ни было, а козочку, что была чернущей как смоль, назвали Хéйдой. Козье молоко – это пища героев [19].
– С этим я спорить не стану.
* * *
«Лео перевязывает укушенную руку и вздыхает, когда его взгляд, брошенный в зеркало, натыкается на висящий на двери ванной комнаты костюм. Сегодня он собирался приодеться как еще никогда в жизни, но теперь забинтованная рука будет торчать из парадно-выходного рукава, озадачивая каждого, кто встретится ему на пути. Все будут спрашивать: что случилось? И что он должен отвечать? Что его укусила коза? Это приведет лишь к новым вопросам, которые, в свою очередь, вызовут еще больше вопросов, отвечать на которые у него не было ни малейшего желания.
Лео снимает с двери вешалку с костюмом и стряхивает с ткани невидимые пылинки, которые на этот костюм сроду не садились. Каждую без исключения субботу он доставал его из шкафа и чистил. Соблазн облачиться в него был очень велик, особенно поначалу, но Лео устоял. Ничто не должно было смазать торжественность момента, когда пришло бы его время. Костюмная пара была сшита у портного на заказ – из черной шерсти, с тремя пуговицами на пиджаке. Однако когда Лео натянул брюки, то обнаружил, что с тех пор немного похудел. А сегодня как раз и был тот особенный день, которого так ждал этот костюм.
* * *
Лео ставит чайник на плиту. Затем берет с раковины губку для мытья посуды, а из холодильника достает бутылку молока, но удержать в руках и то и другое ему мешает повязка. Тогда он выливает молоко в глубокую миску, опускает в него губку и, подхватив все это, исчезает в дверях прилегающей к кухне кладовки.
Он пробирается вперед, ощупывая сумрачное пространство забинтованной рукой. Помимо того, что можно найти во всех кладовках, тут расположился целый комплект медных резервуаров. Самый большой из них стоит на обыкновенной электроплитке. В нем что-то нагревается, капли жидкости стекают по трубкам, соединяющим посудины между собой, а вся система заканчивается сужающимся в точку носиком. Лео осматривает его: оттуда свисает микроскопическая капелька, а на дне подставленной внизу хрустальной рюмки желто поблескивает крошечное, размером с детский ноготок, пятнышко: производство золота – очень длительный процесс.
Отставив в сторону миску с молоком, Лео шарит по верхней полке, закрепленной на внешней стене, снимает оттуда банки с вареньем и расставляет их на полке пониже. Наверху теперь видна моя колыбелька – шляпная коробка, несколько потертая и местами помятая.
Приподнявшись на носки, Лео подсовывает под донышко здоровую ладонь, прилаживает ее поудобней, прикидывая, достаточно ли у него сил поднять коробку одной рукой, не опрокинув. Похоже, достаточно. Он осторожно переносит коробку на деревянный столик у выхода, открывает и пододвигает так, чтобы на ее содержимое падал столбик света, проникающий внутрь между косяком и приоткрытой дверью.
– Ну, малыш, как мы себя сегодня чувствуем?
Лео проводит подушечками пальцев по моему лбу – сверхосторожно, чтобы не нарушить его форму. Затем тянется к миске с молоком, выжимает лишнюю влагу из губки и приступает к купанию. Легкими движениями он поглаживает сероватое детское тельце, и глина, из которой я сделан, напитывается влагой. Голубовато-белое козье молоко просачивается в меня, словно материнская забота, которой я никогда не знал. Перевернув меня, Лео проводит губкой по моей спине и ягодицам. Остаток молока он выжимает мне на грудь и массажными движениями втирает с левой стороны – чтобы и сердце тоже получило свою порцию. Эту процедуру он повторяет каждое утро и каждый вечер на протяжении четырнадцати лет, прошедших с тех пор, как его вынесли с прибывшего в порт Рейкьявика судна.
Однако начиная с сегодняшнего дня Лео может попытаться вернуть свое золото, необходимое для того, чтобы зажечь жизнь в лежащем в шляпной коробке карапузе. Этого золота вместе с крупицей, которую ему удалось произвести самому, будет достаточно, чтобы изготовить новую печатку.
– Ну вот и хорошо, дружочек. Папа вернется домой ближе к ужину, и тогда мы с тобой, и я, и ты, уже будем исландцами!
Он оборачивается в дверях:
– Исландцами, Йóсси! Подумать только!»
6
«За несколько недель до этого, во вторник, мой отец отправился в Министерство юстиции с анкетой, которую он заполнил давным-давно, много лет назад. Принявший его чиновник оказался некрупным, но представительным мужчиной средних лет, с кустистыми бровями и легкой, цвета стали, щетиной. Он сидел, опираясь локтями о стол, а между локтями, словно тарелка с кашей, примостилась отцовская анкета. Чиновник явно ждал от кого-то звонка, и всякий раз, когда в разговоре с Лео возникала пауза, его взгляд устремлялся на молчавший на столе телефон.
– Так, значит, вы подаете заявление на гражданство?
Отец ответил утвердительно.
– И вы довольны вашим пребыванием здесь?
Он посмотрел на телефон, а мой отец кивнул:
– Очень доволен…
– И поэтому вы теперь подаете заявление на гражданство?
– Да…
Палец чиновника уперся в имя отца:
– Лео Лёве… Вы немец?
– Нет.
– Это хорошо…
Чиновник проехался пальцем вниз по анкете, не выпуская из вида телефонный аппарат. Тот молчал.
– Так, я должен задать вам несколько вопросов.
– Да, конечно…
Прочистив горло, чиновник строго спросил:
– Вы говорите по-исландски?
Лео побледнел: этот вопрос подразумевал гораздо больше, чем простое знание языка. На самом деле чиновник спрашивал Лео, достоин ли тот исландского гражданства. В стране было полно людей, проживших здесь намного дольше, чем Лео, но все еще не ставших исландцами. Это были датчане, немцы, норвежцы, французы, англичане, которым так и не удалось овладеть языком. Они говорили неверно и
