на Пушкина и по выражению его лица понял, что тот тоже вернулся издалека. Учитель исландского взял со стола трещотку:
– А так эта мелодия звучит на других языках!
Он завертел трещоткой – ее песнь была неблагозвучна, она не тронула ни Лео, ни Михаила.
В конце первого занятия д-р Фродасон вручил своим студентам учебник исландского для начинающих и сказал, что изучать его они могут и сами. А он поможет им понять и почувствовать безграничные возможности языка.
– Безграничные!
Так и было организовано обучение. Оно прежде всего состояло из практических занятий, которые помогали осознать мощь языка Золотого века. Лишь однажды Лео увидел своего учителя в растерянности – когда тот демонстрировал своим подопечным словарное богатство исландского языка. С этой целью д-р Фродасон устроил состязание: в каком языке – в их родном или в исландском – есть больше слов для обозначения тех или иных вещей. В этом состязании он весь вечер держал первенство. Наконец настал момент, когда он попросил их вспомнить все известные им названия того, что расположено в кормовой части земного зверья, и тут же принялся перечислять наименования, которые составили вклад исландского языка в семантическое поле “хвост”:
– Рóва – у свиней и собак, скотт – тоже у собак и прочих, хáли – у коров, стéртур – у лошадей, спóрдур – у рыб, дńндитль – у овец, стель – у птиц…
– Прошу прощения… – Это Михаил перебил доктора, чего никогда ранее не случалось, поскольку был он человеком исключительно учтивым.
– Стńри – у котов, вель – у… Да, хéрра [24]Пушкин?
– Можете мне сказать, как это называется по-исландски?
Вскочив со стула, Пушкин принялся возиться с поясом брюк.
– Что как называется? – Д-р Фродасон не знал, куда смотреть – то ли в лицо Михаилу, то ли на его копошащиеся в брючной ширинке пальцы.
– В русском языке для этого нет специального названия!
Лео в смятении уперся глазами в пол – его однокашник стягивал с себя штаны. Учитель неуверенно протянул (или даже: взмахнул, качнул, дернул, вскинул) в сторону Пушкина руку, но тут же отдернул ее и спрятал за спину:
– Ну-ну, любезный, держите себя в рамках! У вас на русском наверняка есть для этого слово! И не одно!
– Нет-нет, херра Фродасон, поверьте Пушкину, я говорю правду!
Страдание в его голосе было настолько явным, что и д-р Фродасон, и мой отец, как один, повернулись к нему. Глаза Пушкина были полны мольбы о милосердии.
– Ну, хорошо, хорошо, давайте посмотрим… – Д-р Фродасон нацепил на нос очки. – Но не думайте, что это станет тут у нас привычкой…
– Нет-нет, только один раз!
Пушкин спустил штаны, но вместо того, чтобы вывалить наружу свой причиндал, повернулся к ним задом. А там что-то было не так. Лео подался вперед: что-то выпячивалось в месте, где ничего не должно было выпячиваться. Оглянувшись через плечо, Пушкин оттянул вниз резинку голубых трусов и с мольбой в голосе спросил:
– Как это называется по-исландски?
Созерцатели шеф-повара – агента открыли рты: тот был с хвостом! Хвост был длиной со средний палец руки, безволосый, под синевато-бледной кожей угадывались суставы.
– Нет названия на русском… – Михаил Пушкин с надеждой уставился на д-ра Фродасона.
Но чуда не произошло. Мэтр озадаченно молчал. Хотя в исландском языке были названия для всего на свете и он знал их все, перерослый копчик его ученика не был охвачен этим лексическим великолепием. Поразмыслив, д-р изрек:
– Хмм, копчик на исландском называется рову-бейн [25], следовательно, это – рова?
У Пушкина из глаз брызнули слезы:
– Рова? Нет, херра Фродасон! Пушкин не свинья и не собака!
Д-р Фродасон принялся утешать его, пообещав, что на следующем занятии они поупражняются в придумывании неологизмов. Возможно, у них получится лучше, если они объединят свои усилия?»
* * *
– Русский с хвостом? А я-то думала, что эта красная страшилка давно сдохла!
– Да это не страшилка, это чистейшая правда! Я очень хорошо отношусь к Пушкину, они с моим отцом стали хорошими друзьями.
– И у него была рова?
– Вообще-то, слово, которое они позже для этого придумали – бáктанги [26].
– То есть у него сзади был бактанги?
– Да! Он и мне его показывал, когда несколько лет назад приезжал в Исландию. Он был в сопровождающей группе Горбачева во время встречи того с Рейганом в Рейкьявике. Пушкин даже мог им шевелить – не сильно, а так, чуть-чуть. Это называется атавизм, или синдром прародителей.
– А ты, похоже, знаток в вопросе…
* * *
«Через три года обучение Лео и Пушкина было закончено. На прощание их учитель подарил им по комплекту только что выпущенных почтовых марок с изображениями самых значимых пергаментов Исландии. Пергаменты для этого были специально отобраны группой ученых мужей – после долгих споров и откровенной ругани. В состав группы входил и д-р Фродасон.
– Мы надеемся, что эти марки помогут нам заставить датчан вернуть наши рукописи!
Именно тогда Лео Лёве впервые узнал об особом отношении исландцев к почтовым маркам.
* * *
– Да, я говорю по-исландски!
Лео произнес это громко и внятно, чтобы чиновнику тут же стало ясно: здесь сидит образцовый претендент на звание гражданина Исландии.
– Это хорошо… – Подсунув палец под левую бровь, чиновник приподнял над глазом кустистый пучок.
Тут зазвонил телефон, и он, ни секунды не медля, схватил трубку.
– Да! Ага… Так и есть?
Он слушал какое-то время, потом, прикрыв трубку рукой, спросил:
– Чем питаются вервольфы?
Лео не сразу понял, что чиновник обращался к нему.
– Что они едят? – шепотом повторил вопрос чиновник.
И Лео, тоже шепотом, ответил:
– Людей? Они, наверное, людоеды?
Чиновник покачал головой, удивляясь невежеству иностранца, и вернулся к своему телефонному собеседнику. А Лео сидел, храня молчание».
7
«Лео шагает вниз по Ингольфсстрайти. Осталось четыре часа и семнадцать минут до того момента, когда в парламенте начнут обсуждать его дело. А чем заняться ждущему человеку? Где в его положении лучше всего скоротать время? И Лео заходит в кафе “Насест”.
Он садится у длинной стойки, зал почти пустой, сегодня будний день, и еще довольно рано.
– Кофе, пожалуйста, и утреннюю газету…
Он пьет черный кофе, открывает газету. Ох, вот зачем ему это было надо? На левой странице разворота он видит, что сегодня состоятся похороны Áусгейра Хéльгасона.
Некрологов три: автор первого, длинного, муж сестры Аусгейра, второй, короткий, от Исландского общества филателистов и подписан Хрáпном В. Кáрлссоном, а третий – прощальная заметка сотрудников бассейна, где покойный
