и собирался осилить очередную художественную книгу согласно намеченному «плану развития личности», который был составлен еще в школе и до сих пор почти не нарушался. Но книга не читалась, а в раскрытое окно казармы влетала задорная песенка:
– Человек придумал песню, и слова такие в ней
Словно было все известно человеку обо мне…
Там были танцы, и Левка решительно захлопнул потрепанный томик. Спустился вниз, в парк, где звучала музыка, подошел к группе курсантов-приятелей и тут увидел Вику.
Сказать, что он что-то понял в этот миг нельзя – он еще ничего не понял – просто жизнь открыла для него одно из своих таинств – таинство любви. Когда нельзя отвести глаз и не хватает дыхания, когда останавливается сердце и перехватывает дух, когда их всех имен есть только одно и от него становится светлее. Когда готов все отдать за счастье быть рядом, смотреть, держать за руку и гладить тоненькие пальчики.
Их отношения только начали развиваться, и Левка искал каждую свободную минутку для встреч – ради них был заброшен (конечно, на время) даже «план развития личности». Вика еще не определилась в своем отношении, но то, что он ей нравился, было очевидно. Нравились светло – серые глаза, чувственные губы и голубые погоны с буквой «К» на форменной хлопчатобумажной гимнастерке. И даже солдатские сапоги с заправленными в них галифе, в которые почему-то были одеты в те годы курсанты-летчики. Походы на танцы в летное училище стали для неё необходимы, как воздух – ведь там был (жил, учился, летал) Левка. Она еще не смела думать, чем закончится их знакомство, но мысли все время возвращались к нему – дома ли, в институте, на лекции – они от неё как бы не зависели, и это было так ново и неожиданно, что не находило никакого объяснения. Пока…
С Лариской, жившей по-соседству, ждали по вечерам стук сапог по переулку – мальчишки прибегали в самоволку. И потом долго звенел в заснувшей тишине их беззаботный смех, какой бывает у человека лишь в семнадцать лет…
Николай Прокопьевич, Ларискин отец, после трудового дня «принял на грудь» положенную (им самим) бутылочку хорошего винца (других он со своей базы, где был заведующим, в дом не приносил), и собирался ложиться спать. Сады давно отцвели, наливались яблоки, спела вишня, в вечернем воздухе звучал хор цикад, на бархатном, иссиня-черном небе светили яркие звезды, и перед ним стояла сложная проблема: лечь спать в доме или же во дворе?
– Вот сейчас мамахен тебе конкретно скажет, где ложится! – слышался на весь переулок голос дочери.
– Боялся я вашу мамахен, она мне совершенно посторонняя женщина! – подвел «папахен» сомнительную базу под свою теорию, но спать все же лег в саду на раскладушке. Для пущей важности положил рядом ружьё – а вдруг чего?
…Отбой в казарме не заладился с самого начала: то ротный цеплялся по ерунде, то дневальный докапывался до всех. Короче, когда ребята вырвались в самоволку и, грохоча сапогами, прибежали в переулок, девочки уже спали. Курсанты, сдвинув пилотки на затылок, в растерянности смотрели на темные окна. Потом кто-то сказал: надо залезть во двор и стукнуть в окно, может, выйдут девчонки-то? Забор с калиткой были высокими, но разве это бывает преградой для парней в восемнадцать лет, тем более курсантов, тем более будущих летчиков? Перемахнув через калитку, Левка открыл засов – во двор вошли все трое, и наткнулись на спящего «папахена». Накрывшись одеялом – ночи-то у нас и летом прохладные! – тот сладко похрапывал под яблонькой. Идея родилась тут же: давясь от смеха «летуны» открыли пошире калитку, тихонько подняли раскладушку и вынесли на дорогу – вместе с «папахеном» и его ружьем. Потом калитку прикрыли и убрались в свою казарму, так и не постучав в окошко – «свиданка» в этот раз не удалась.
…Ощущения Николая Прокофьевича, проснувшегося ранним утром посередине переулка, описать не смогу, на его месте не была…
В начале сентября второкурсников отправили в колхоз – «на помидоры». Колхозный грузовичок вез уставшую студенческую ватагу с работы мимо скошенного поля пшеницы – за ним лежал аэродром. Он был небольшой – здесь не взлетали огромные рейсовые самолеты, например Ставрополь-Москва, а учились летать курсанты летного училища – молодые веселые парни, ровесники наших студентов.
Владик Песоцкий – признанный институтский бард – терзал струны своей видавшей виды гитары, подражая Высоцкому. Он сидел в кузове, прислонившись спиной к борту грузовичка:
– Вдоль обрыва, да по пропасти, по самому по краю… – хрипел Песоцкий – резкие слова улетали ввысь и таяли вдали.
Высоко в небе нал полем летали два самолетика – не очень маленькие, не очень большие.
– Смотри, вон наши летают, – с особым значением произнесла Лариса. Вика кивнула и стала смотреть на самолетик. Он летел ровно, иногда качал крыльями и вызывал чувство восторга. Вот так смотрел бы и смотрел!
…Многие события случаются в жизни внезапно. Плохое ли, хорошее – однажды что-то происходит, и неважно, поймешь суть происходящего сразу или чуть погодя, когда сможешь все осмыслить. Осмыслить и понять, что всего лишь миг назад надо было поступить по-другому, сделать шаг назад или просто застыть на месте. Но время не останавливается, повернуть его вспять еще никому не удавалось, и все идет, как идет – со всей ужасающей реальностью…
Неожиданно там, в самолете, что-то случилось, он как бы споткнулся – споткнулся и стал падать. Падал все ниже и ниже, клюнул носом землю, перевернулся, упал на крышу, проехал по инерции несколько метров и… загорелся…
Девочки смотрели на происходящее молча, еще ничего не понимая. Широко раскрывшиеся глаза видели, а сознание понимать отказывалось. Они не знали, что принесет это лично им, но смотреть было страшно – просто невозможно было смотреть. Вика зажмурила глаза – но так было еще хуже – она открыла их и больше не закрывала, каким-то особым женским чутьем поняв, кто находился в самолете…
– «В гости к богу не бывает опозданий…», – Песоцкий рванул струны и отбросил гитару…
А для Левки уже ничто не имело значения – ни сидящий за его спиной инструктор, ни пятерки – по СВЖ и РТС, и только мелькнули мамины руки да зеленые удивленные Викины глаза, её светлые волосы…
…Но я не писатель – я только учусь. Зато хорошо помню, как на следующий день на ступеньках крыльца стояли двое курсантов – Валерка с Толиком. Опустив глаза в землю, молча мяли в руках пилотки, не зная как произнести трудные слова…
Потом я
