Виктория Миско
Никуда не годится
Ей приснилось, что она идёт по ночному променаду и слушает человека, которому неинтересно слушать её. Море молчит, фонари горят через один. Это осень, но пахнет каменной пылью с соседней стройки. Темно и очень одиноко, и конца променада не видно.
Она знает, им ещё очень долго идти, и в этом не будет никакого смысла. Она уже не слушает, но идёт. Ничего не остаётся: когда вокруг осень и ночь, ты прибиваешься хоть к кому-нибудь, чтобы было не так страшно. Но страшно всё равно, просто по-другому.
Страшно, что вот так она и проведёт свою жизнь, что больше не произойдёт никакого света. Фонари через один и человек, которому всё равно. Страшно, что они уже так долго идут, что она смирилась, она привыкла, она почти верит, что ничего больше и не нужно, она и это не заслуживает.
И вот из темноты прямо навстречу ей выходит он. Горящие глаза, улыбка из прошлого (когда это было?), детская радость. Взрослый, носит кепку, спортивные штаны и татуировку на запястье. Он делает один шаг навстречу, узнаёт её сразу, вспыхивает, становится очень светло. «Вот, приехал отдохнуть», — говорит, улыбается, смотрит на неё и видит её. Это важно.
Почему мы встретились на этом бесконечном променаде из темноты? Как у тебя получилось просто посмотреть на меня и почти всё исправить?
Ника остановилась посреди тротуара и сложила пополам вырванный из блокнота лист. Это никуда не годится. То, что она написала, — полное безобразие и безвкусица, но уже нет времени переписывать. Она обещала, что на сегодняшней встрече покажет начало книги.
На встрече, которая уже началась, а Нике ещё идти наверх, к морю, пятнадцать минут. И будут все двадцать, если она не перестанет по сотому кругу перечитывать написанное.
Ника очень давно ничего не писала. Она разочаровалась в словах, потому что они не могут ничего изменить. Она больше не верит в буквы и знает, что в ответ они не верят в неё.
Но сегодня… сегодня Ника хотела произвести хорошее впечатление. Хорошее, чтобы в ней что-то разглядели и сказали «Я вижу тебя настоящей». И при этом Ника больше всего боялась, что у неё не будет аргументов против. А всегда были.
Она не хотела ему верить. Она знала, что никуда не годится вместе со своими буковками, длинными тире и неуместными многоточиями. Не нужно меня переубеждать. Пожалуйста.
Ветер безжалостно раскачивал верхушки деревьев, и Ника заметила, что липы по периметру футбольного поля уже пожелтели. Осень — это всегда внезапно, к ней никогда не готов. Ещё говорят, что осенью не стоит принимать важные решения. Вот и Ника всегда предпочитала забиваться в тёмный угол и ждать, когда это просто закончится.
Она перешла дорогу и остановилась возле магазина. На площадке перед ним были расставлены пыльные тыквы — традиционное, нелепое, октябрьское украшение на сером кирпиче в пятнах от окурков, жвачки и слюны.
Здесь Нику впервые поцеловали. Она так это называла. Никогда не добавляла «сь», ведь самым главным было именно то, что поцеловали её. Да, она поцеловала в ответ, но это уже не так важно.
И что для неё значил тот поцелуй? Кроме того, что он был первым?
Ника хорошо помнила, что было страшно, но очень хотелось: узнать, как это, когда тебя целуют, когда тебя прижимают к себе, когда ты встаёшь на носочки и на несколько секунд забываешь обо всём на свете.
А Ника очень хотела забыть. Как больно дома без папы, как она волнуется за маму, как она любит её, как она её боится. Что она ненавидит себя и чувствует себя никем, что ей не нравится её отражение в зеркале, что она живёт, потому что так надо, но не видит в этом никакого смысла.
А когда тебя целуют, всё это неважно.
И это самое прекрасное, что так может быть — только ощущение, чувство, на носочках, без оглядки на других, тепло. Может быть что-то выше всех твоих страхов.
Но это заканчивается, обрывается и нужно возвращаться. А ты не хочешь. Ты хочешь, чтобы тебя целовали. Чтобы ты была нужна кому-то настолько просто, что ты даже достойна поцелуя и этой совершенной, подростковой, важной любви.
И вот Ника не выросла из этой жажды поцелуя. Не конкретного человека (прости), а поцелуя. Все вокруг будто бы выросли, а она всё также стоит на дороге и ждёт тепла и сближения в темноте.
Она просто не хочет идти домой.
Ей страшно. Ей очень одиноко.
Очень темно. Очень нужен свет.
Как после ночи, дождя и завывающего под крышей ветра утром выходит солнце, и жёлтый становится жёлтым. И хочется дышать. Нике хотелось вдохнуть этот свет и больше ни на секунду не переставать. Знать, что в огромном мире есть хотя бы один человек, с которым можно просто и безопасно.
Ника чувствовала это только однажды — в момент первого поцелуя. Как свету внутри неё дали свободу, как ему разрешили стать видимым, как она — вдруг — оказалась пригодной от прикосновения губ другого человека. Это было её самое большое откровение. Несколько минут жизни. Несколько минут до того, как она услышала внутри голос мамы — «Это никуда не годится, ведь это слишком хорошо для тебя». Несколько минут до того, как она сделала шаг назад и погрузилась в темноту.
«Вот это — твоё».
Железнодорожный вокзал, каменная дорожка через лес, мимо озера вниз и вверх — к морю. Ника остановилась, чтобы перевести дыхание: её слабое сердце не способно выдержать такой детский маршрут, хотя уже выдержало столько всего недетского.
Ника подошла ко входу в кафе и сквозь стекло посмотрела на людей внутри. Нет ли знакомых? Он сидел к ней спиной в черной спортивной кофте и стучал пальцами по столешнице. Ника равнодушно посмотрела на своё мутное отражению в растянутой футболке и бесформенном чёрном худи, поправила волосы и открыла дверь.
Внутри было тепло, пахло жареным кофе, горячим кетчупом и кунжутом. Ника обошла пару столиков и на несколько секунд замерла за его спиной.
Она ещё стоит на той дороге, ты видишь? Она ждёт поцелуя.
— Привет, красавица, — его голос был музыкальным тенором: глубоким, грудным и очень уверенным.
Но Ника смотрела на его чёрную кофту на молнии и чувствовала, как она пахнет: сигаретами и
