_в_с_е_ для меня включила, в себе таишь. Разве ты не почувствовала это? «Простила бы»… ах, милая моя глупка… — конечно, простила бы… — ведь все — только с _т_о_б_о_й_ бы было, и ты все отдала бы мне, и я все взял бы от тебя. Сегодня я, прямо, взбудоражен, дивлюсь остатком здравого смысла во мне, _к_а_к_о_й_ я еще… _п_о_ж_а_р! Будь ты сейчас тут, побежали бы есть мороженое! — и ты, как девчонка, облизывала бы бочки стаканчика… — помнишь, облизывала..? — и я смотрел бы, как ты ловко умеешь это, вку-сно! Я тебя _в_с_ю_ вижу, всю могу воссоздать, как хочу, и _к_а_к_о_й_ хочу… — так во мне ярко воображение… так живо, будто на заре бытия. _В_с_е_ воображу… — а иные этого не постигают, до чего это легко, захватывающе дивно! Я же твое дыханье слышу… слышу, как вкусно ты ешь горстями землянику, и чувствую, как зернышки хрустят на твоих белых зубках… и что ты чувствуешь… Я тепло кожурки твоей слышу, загар чутошный, его дыханье… — загар, ведь, дает тончайший запах, чуть-чуть от него паленым и горчит чуть, а какая в загаре неуловимая сладость-страстность! Вот такую, летнюю, июльскую, жаркую… чуть сомлевшую… чуть-чуть влажную тебя… я чувствую! Я страстно люблю запахи… Ты помнишь, как пахнет в полуденную жару цветущая лужайка, новый ситец на молодайке… — это, кажется, только Толстой мог слышать, это смешение… не в его ли «Дьяволе» это..?73 Я всегда смущался показывать в работах этот сверх-нюх. А сколько в жизни, для многих, неуловимого «дыханья»! А как опята пахнут в мае — июне? а в апреле — голые еще луга в ветре? А первая сыроежка, найденная ребенком, тобою найденная?! Не забуду — масляток, как я их впервые _п_о_н_я_л… — молоденькие — совсем-то сливошные… склизкие-липкие… и как же пахнут! Ольга, я хотел бы забраться с тобой в густой малинник, в его цапкую чащу зелени. Какая алость, густо лиловость даже ягодной сочной зрели… такой зрели… каждая ягода налита, будто душистые икринки слиплись! страстно дрожит-горит сладкий сок… в ней особая, таящаяся страстность созрева, нагрева, сгущенной сладости… — будто в зрелой, познавшей страстность объятий женщине… У, как я расписался, раскрылся перед Ольгулькой милой… — ведь это ты, _з_н_а_ю_щ_а_я… ты — зрель, и недозрель, — все в тебе смешано, всем ты влечешь, все _з_н_а_е_ш_ь… от бездонной глубины-высоты небесной… до — самого чудесного земного, до страстного пения тела, в истомном стоне… — огромнейший твой размах, я это чувствую. Русская душа — великолепно-богата, а ты — сверхрусская! Ты в любви высоко-духовно одарена, до недоступной гармонии херувимов… и так близка-созвучна земному, так всеохватна в томлении, в страстности-жажде — создать, жизнь дать, слить пределы небесного с чудесно-тленным. В тебе для меня слились — и дитя, и женщина, их сущности живые… их души, их желания… Ты страшно чиста… и свята, и ты… — _в_с_я_ земная, но какая единственная чудесная земная! Что Творец дал в радость живущему… — это в тебе сгущено вложено, и ты еще и сама этого не сознаешь, и как бы я был счастлив раскрыть все это! Оля, ты не сочтешь меня за какого-то тонкого страстника? Нет, конечно… — это же миг такой раскрыл меня тебе… это же сдавленное во мне, не находящее исхода… Я отравлен будто… тобой, да. И без тебя… _н_е_ тебя — не надо мне, все так безвкусно, пресно, _н_е_ _п_о_е_т_ для меня. Если твои слова-письма, вылившиеся в них чувства могут так действовать на меня, — _ч_т_о_ _ж_е_ было бы, если бы я их слышал..! Если бы я видел тебя, твои глаза… — о, в них — _в_с_е_ — кричит безмолвно, все обнажается без смущенья. И когда это _в_с_е_ — живое, все перед глазами, все _п_о_е_т… — представляешь ты, как это слушается, вбирается, _т_в_о_р_и_т..? Отдаленно лишь равное сему — в музыке только разве… Творчество взглядов — искусство тоже, тончайшее — музыка! «Взгляд» — тот же «акт», сила, деяние. Вспомни: «если кто взглянет на… жену — в сердце своем»74. Какая правда! Я сегодня вот именно _т_а_к_ — о, прости же! — глядел на тебя… Я смущен, но как же я могу от тебя скрывать? Ты помнишь мои «буковки»… в открытке?75 Ты простила, да? Я смутился, когда… отправил. Бывают минуты отчаяния — _б_е_з_ _т_е_б_я!
Ольгулёчек мой, ластушечка, птичка, стрекозочка июльская… трстррр… — я так слышу! — я глажу твои щечки, твои губки… пахнут они малиной… такой жаркой, такой сочной… — сладкой… — дурман какой-то во мне. Ты мне _в_с_е_ «сказала бы в глаза»? Да, да, да… — в сумерках бы сказала… и в ярком солнце. Ольга, тобой я смог бы _в_п_о_л_н_е_ написать Дари. Ты же — неясно! — мне предносилась, желанная, _н_о_в_а_я… тобой я грешил, творя? воображая? _у_ж_е_ любя? Ибо _н_е_ полюбив, — но это как-то неопределимо! — нельзя _т_а_к_ чувственно вообразить. Значит, и Нургет любил, и Анастасию… и _в_с_е_х… — но ты-то не взревнуешь, зная, _к_о_г_о_ я любил-искал. Стало быть я _и_с_к_а_л… мне было _н_у_ж_н_о? Да, конечно. При всем — уже _м_о_е_м_ счастье, к которому я привык. Надо было… пополнение: значит, _ч_е_г_о-то надо было еще. И я нашел тебя, столько исканную, так жданную! Да как же так… — _н_е_ _в_з_я_т_ь?! не увидеть, не встретить? Не… влить в себя?! Ольгуша, мне мало воображать, метаться в бессилии, — ну, Ольгуна… я не могу без тебя… — хоть мне и страшно порой, — «отбоя». Ну… я обезумел… ты все поймешь. Оля, милка, здорова ты? Ах, как досадую, что Очан уехал. Он м. б. и твою болезнь понял бы… Я все сказал бы ему. В письме это будет трудно все объяснить. Он нашел бы средство, что-то мне говорит. — Оль моя, радость и боль моя… — как я порой хочу всей твоей открытости… не только «Лавры», а и… томящего «герлен’а», тонкого-тонкого… — до помрачения. Я не знаю, чего бы я хотел… перечти Пушкина — «Нет, я не дорожу мятежным наслажденьем…» Какое «открытое» стихотворение! Конечно, я… выбрал бы — _в_т_о_р_о_е76, но… с некоторой поправкой. Вакхическое… так же оно правдиво, и так _я_р_к_о! Гармоническое слияние _е_с_т_ь_ между этими «двумя». Ну, да, оно и дано Пушкиным! «И делишь, наконец», и т. д. Только одну поправку: _н_е_ «поневоле»! Нет, а… смиренница разгорается и переплавляется чуть в вакханку. Как тебе кажется? Ответь. Ты — потупилась? Но ты же меня _в_с_е_г_о_ знаешь, ты могла бы «в глаза» сказать.
Олюночка, ни-когда не поминай обо мне высокими словами. Я — Ваня, твой нежный, твой весь, всегда перед тобой покорный Ваня. Пусть другие оценивают, как хотят. Ты —
