чей-то крик:
- Хватай, ребята, что попало!
Падая вместе с елкой, я успел схватить с нее большую конфету в твердой золотой обертке.
Когда порядок был восстановлен, учитель велел нам идти домой.
- Подарков не будет, все растащили, - сказал он.
Я не очень был огорчен этим, так как у меня за пазухой лежала большая красивая конфета. Придя домой, я похвастался своей добычей.
Все - отец, мать, братья и сестры - долго рассматривали конфету, любовались оберткой, говорили, что конфета, должно быть, очень дорогая. Наконец я развернул ее, и - о ужас! - обертка оказалась пустой.
- Вот так подарочек с елки! - смеялся отец.
Вскоре я принес из училища другой подарок-первые в моей жизни валенки.
Это был подарок попечителя училища купца Плешкова, который имел обычай каждый год кого-нибудь из бедных учеников одаривать отрезом коленкора на пальто или сарпинки на рубаху, кожей на сапоги, валенками, шапкой или рукавицами.
Немного в училище было счастливцев, удостоившихся попечительского подарка. Я заслужил его своей памятью.
В школе нам выдали книжки с картинками. В некоторых из них были стихи. Стихи мне полюбились, и я их легко запоминал. Однажды учитель задал нам выучить на память «Дедушку Якова», и на другой день в классе только я один смог прочесть это стихотворение наизусть. Учитель похвалил меня и сказал:
- При такой памяти ты можешь выучить и «Генерала Топтыгина».
«Топтыгин» мне очень понравился. Я быстро выучил его и стал читать наизусть и в школе, и дома, и у соседей. И мужики и бабы, заходя к нам в избу, просили меня:
- А ну-ка, Вася, почитай нам про генерала Топтыгина.
Я вставал на середину избы и громко читал:
Дело под вечер, зимой,
И морозец знатный.
По дороге столбовой
Едет парень молодой,
Ямщичок обратным…
Весть о моих успехах дошла до купца Плешкова, и вот я получаю от него в награду валенки, с гордостью приношу их домой. Отец долго рассматривает их, приговаривая:
- Ай да Васька, молодец! Хороший подарок заслужил!
Попадают мои валенки в руки и дяде Михайле. Он тоже рассматривает их, а потом говорит:
- Подарок-то хороший, да один валенок с дыркой!
Я быстро вырываю у него валенок из рук; гляжу - и действительно на подошве дырка.
- Ничего, Вася, не горюй! Дареному коню в зубы не смотрят, - утешает меня отец.
ДОБРЫЕ ЛЮДИ
Так шел год за годом: зимой я ходил в училище, летом пас овец.
На третье лето мать повела меня наниматься пастушком в дальнюю деревню Кашниково. Набивая мне цену, она хвалилась:
- Ростом он маленький, а старательный, проворный. В училище учится, и учителя хвалят, подарки дают.
Мужики и бабы, собравшиеся в избу, с любопытством рассматривали меня, говорили:
- Это хорошо, что в училище ходит, - значит, сумеет сосчитать овечек. Стадо у нас большое - сто двадцать голов.
Нелегко было крестьянину доверить своих овечек такому юнцу, как я. Но в Кашникове, узнав, что я хожу в училище, не стали долго судить и рядить, как обыкновенно бывало в таких случаях.
- Чего, бабоньки, сомневаться? - заговорили мужики. - Кормите его молочком да шаньгами и будете спокойны - пастух образованный.
И бабы пообещали:
- Пусть хорошо смотрит за скотиной, а кормить будем хорошо, раз образованный.
Собираясь домой, мать попросила хозяйку, у которой я оставался, присмотреть за мной.
- Не обижайте малую сироту, - говорила она.
У нас в деревнях сиротами называли всех, кто жил в чужом доме.
Мать ушла. Я стоял посреди улицы осиротевший, в чужой, далекой от дома деревне. На улице ребята играли в шары. Один из них вдруг подскочил ко мне.
- Ты наш овечий пастух? - спросил он.
- Да, овечий пастух, - ответил я и боязливо сжался: не забыл еще, как встретили нас, спировцев, в школе шурингские ребята.
Но кашниковские иначе встречали чужих.
- Чего ж ты стоишь? Давай вместе играть, - предложил мне подскочивший паренек.
Вечером, когда я, повеселевший, вернулся в избу» хозяйка меня хорошо накормила.
Не раз в Кашникове мне вспоминались слова отца, часто говорившего мне:
«Не тужи, Васька! Помни, что свет не без добрых людей».
Веселый был первый день моего пастушества в Кашникове. Утром, когда я вышел на улицу, бабы уже согнали овец в стадо. На улице собралось много мужиков и баб.
- Молись богу! - крикнул один мужик.
Все стали креститься, а потом тот же мужик, что велел молиться богу, повернулся ко мне и сказал:
- Ну, пастушок, паси. Ребята тебе покажут, где надо пасти.
Далеко за деревню толпой провожали меня мужики и бабы, показывали поля, которые надо было беречь от потравы. Когда они повернули назад, меня окружили ребята, с которыми я накануне играл в шары, стали расспрашивать об училище. Из них никто не ходил в училище - далеко.
Я им прочел «Генерала Топтыгина», и они весь день не отходили от меня: рассказывали про разные случаи с медведями, водили на ручей показывать омуты, в которых сомы водятся, вечером вместе со мной гнали стадо в деревню.
Один из ребят, тот самый, которого я испугался, когда он подскочил ко мне на улице, позвал к себе ночевать.
- Будем спать с тобой в сарае на соломе, - сказал он и похвастался: - У нас в сарае сквозь щели звезды видны!
Он был чуть постарше меня, звали его Павлуша. Мы с ним быстро подружились. Мать его приветливо встретила меня в своей старенькой, осевшей в землю избе.
- У нас, брат, лучше, чем в богатых избах, - говорил Павлуша.
И мне понравилось у него ночевать. Я приходил к нему каждый вечер. Мы ложились на солому и, закинув руки под голову, смотрели на звезды, мигавшие нам в щели крыши.
- Гляди, гляди, как мигает! Это она нам с тобой, Васька, - говорил он.
Павлушка был уверен, что звезды живые существа, что они смотрят с неба на землю и всё, всё видят.
Выбрав какую-нибудь звезду, мы смотрели на нее, пока она не начинала прыгать в наших глазах.
- Ишь как танцует! Радуется, что мы на нее глядим. Звезды - как девки: ох, и любят, когда на них глядят! - говорил Павлуша.
Ночью нас иногда будил дождь, мы бежали в избу и, мокрые, забирались на печь.
Все мне нравилось в Кашникове. Места
