Девушка сразу отодвинулась, как только ее ноги коснулись травы. Триен не удерживал, притянул ветку ближе к земле и, достав кинжал, начал резать веревку. Каганатка по — прежнему молчала, если не считать всхлипываний, и, конечно же, сразу схватилась за узел дрожащими пальцами, попыталась освободиться.
— Не трогай! — велел шаман.
Девушка зыркнула на него, не ответила и, придерживая правой рукой веревку, попробовала развязать узел зубами.
— Не тронь! — повторил Триен, но в этот раз вложил в приказ магию. — Я сам!
Каганатка замерла, а во взгляде отразились непонимание и даже возмущение.
— Просто послушай! — глядя ей в глаза, Триен перерезал веревку. Девушка тут же отступила на пару шагов. — Ты замерзла. Значит, несколько часов тут провисела. Это вредно для руки. Глянь, она совсем бледная. Не удивлюсь, если ты ее не чувствуешь. Я могу спасти тебе руку. Я знаю, как! Но вначале нужно перевязать ее выше, у локтя. Я помогу. Тебе нужно только довериться мне.
Девушка выглядела так, будто услышала самую большую глупость в своей жизни. Отступила ещё на шаг. Прижала к груди обе руки, явно защищая от шамана левую, все ещё опутанную веревкой.
— Я не хочу тебе зла, — пытался убедить Триен, отрезав еще кусок веревки. — Сама посуди. Будь иначе, я бы разве тебя освободил?
Она, казалось, засомневалась, закусила нижнюю губу, нахмурилась.
— Есть хочешь? — резко сменил тему он.
Молчаливая незнакомка задумалась, будто боялась признаться, но все же медленно кивнула. Триена это порадовало. Хоть что-то, хоть чем-то он сможет подманить эту несчастную запуганную зверюшку.
— Я недалеко живу. У меня еще со вчера каша осталась с мясом и пироги с вишней. Пойдем, накормлю, — он ободряюще улыбнулся. — Только дай руку вначале перевязать. Это действительно нужно сделать.
Каганатка вздохнула и, решившись, шагнула к нему, протянула левую руку.
Даже смотреть на кисть было больно. Веревка впилась в светлую кожу, ледяные пальцы явно не слушались, да и сама девушка наверняка промерзла. Ночь вообще выдалась росная и прохладная, и Триен подозревал, что незнакомку ждет серьезная простуда.
Туго перевязав девушке руку выше локтя, шаман снял плащ и хотел укрыть беглянку, но та отскочила в сторону и выглядела при этом совершенно ошарашенной. Триен с горечью подумал, что этой девушке, судя по всему, редко приходилось видеть простую человеческую доброту.
— Ты ведь совсем замерзла, — он пояснил очевидное и жестом предложил плащ.
Скорей всего, из-за необычно рыжеватого для каганатцев цвета волос, девушка напоминала шаману лису. Она тихонько подошла, ставила босые ноги осторожно, будто крадучись, опасливо, и тем еще больше усиливала сходство со зверьком. Триен накинул ей на плечи свой теплый плащ:
— Давай, ледяная лиса, накормим и отогреем тебя. Что скажешь?
Он пытался подбодрить, расположить к себе, но в карих глазах беглянки заблестели слезы. Она расплакалась, прикрывая лицо правой ладонью, плечи ее дрожали, и Триен не стал сдерживать порыв. Он обнял ее, гладил по спине и приговаривал, что все образуется и обязательно будет хорошо.
* * *
Пробуждение было жутким. Магическое клеймо чуть не выламывало кость. Рука, передавленная петлей, болела нестерпимо. Порезанный заклятием бок, казалось, окатили кипящим маслом. Но хуже всего было понимание того, что я попала в силок шамана!
Шаман ничуть не лучше Фейольда! Он предпочтет видеть мэдлэгч мертвой, а еще лучше, распотрошенной! Из каганатских магов, говорят, шаманы делают сильные зелья!
Боже, моя магия заблокирована, убереги меня от превращения в лису! Пусть шаман подольше не понимает, что я мэдлэгч! Я тогда смогу убежать.
Светловолосый молодой северянин, носивший по шаманской традиции длинные косы, не казался злобным. Οн даже не выглядел опасным. Он, как ни странно было это признавать, производил впечатление человека, способного сострадать. Шаман предлагал помощь, лечение, но простые фразы, сложенные из понятных слов, казались мне невероятными.
Северянин хотел помочь каганатке? Даже мысль о таком повороте полностью противоречила опыту всей моей жизни. Но шаман говорил с участием, искренне. Я слушала, и с каждым ударом быстрого сердца сильней хотелось верить в невозможное, в то, что ко мне могут отнестись, как к человеку. По-доброму, по — хорошему, без враждебности и желания причинить боль.
А потом этот неправдоподобный шаман предложил мне плащ! Мне, оборванке в рабском ошейнике! И северянин не шутил. Поразительно!
Мех окутал теплом, уютом, запахом целебных трав. Какое все-таки блаженство — не мерзнуть. Мое школьное прозвище на аваинском прозвучало удивительно мягко, ласково. Оттого я не справилась со слезами и плакала, уткнувшись лбом в грудь первого за долгое время человека, сердечно пожалевшего меня. И было совершенно все равно, как шаман угадал мое прозвище.
ГЛАВА 6
Он шел рядом, показывал дорогу и, к счастью, молчал. Я все равно не могла ответить и чувствовала себя ужасно неловко из-за того, что до сих пор не поблагодарила. Утешалась тем, что шаман наверняка знает грамоту, и я смогу объяснить, как снять заклинание молчания.
Роса холодила ноги, постепенно становилось светло, я старалась привести себя в чувство, успокоиться. Получалось плохо. Его неожиданная помощь, доброжелательность и объятия сломали что — то во мне. Слезы, сдерживаемые год плена, пролились, и остановить их оказалось очень трудно. Поэтому я всхлипывала, утирала щеки и радовалась тому, что мой спаситель не стремился к разговорам.
Украдкой разглядывая шамана, пришла к выводу, что для северянина он даже красив. Овальное лицо, правильные черты, длинные светлые волосы, ладная фигура. Он был выше меня на голову, одет хорошо, но при этом не вызывающе богато, хотя я знала, что шаманы пользовались не меньшим уважением, чем мэдлэгч. Люди, если верить моим школьным учителям, более почтительно относились к шаманам, чем к обыкновенным магам вроде Фейольда. Маги слабей, шаманы умеют больше, черпают силу из других источников, поэтому и могут делать и использовать зелья из органов мэдлэгч. Природа даров в чем — то схожа.
Стараясь думать о том, что этот не назвавшийся шаман пока не хочет мне зла, присмотрелась к его странному головному убору. Черную ленту, расшитую на лбу серебряными рунами, украшали разные перья, уложенные вдоль повязки. Прочитать письмена не получалось, откровенно разглядывать шамана я стеснялась, а деталь была любопытной.
Мы шли около четверти часа. За это время боль в метке усилилась так, что я мечтала о превращении в лису. В звериной ипостаси можно бежать на трех лапах. Неудобно, но лучше, чем вот так волочить ногу. Я хромала, сцепив зубы, сдерживала стоны. Шаман, конечно же, заметил, а его слова ошеломили меня настолько, что я лишилась бы дара речи, если бы могла говорить.
— Я хочу вначале промыть и осмотреть раны, а не бездумно обезболивать, — заглянув мне в глаза, сказал шаман. — Давай я тебя понесу.
