я. Помню, кто МЫ — Нарэ… Элена… Бесконечное продолжение друг друга.
Я зажмурилась, но слезы все равно просочились. Вода — она такая, даже если она — свет.
Чудовище смотрело спокойно. Оно знало, что победит, и победило. Оно ждало, что я подойду сама, и я подошла.
Чудовище хотело мой свет. Оно было голодно и хотело жить. Как тот не-мертвый ребенок у фонтана.
Чудовище протянуло руку, погладило меня по лицу, приподняло мой подбородок и потянулось к моим губам, чтобы взять.
А потом кто-то далекий сказал:
— Сияй!
И я вспыхнула. У меня много света. А еще у меня звездная бархатная тьма с изнанки крыльев. И маленькая теплая искра.
Сколько нужно света, чтобы избавиться от тьмы? Весь свет… Могу и отдать. Ведь ему так холодно. А у меня есть, где согреться. У меня есть яростный огонь, темное пламя, вечно возрождающееся из пепла, которое тоже я. Которое — мы.
И тому далекому я сказала:
— Гори!
Светящийся, слепящий золотой туман оседал, отползая за валуны, мало напоминающие прежний спиральный круг с камнем-алтарем в центре. Таяли вешки с фонарями, расползлись мороком гнилые доски настила. Рассвет лил розовую глазурь на холм, чуть возвышающийся над сыроватым пустырем в лужах и кустах, качались, стелясь у самой земли, редкие метелки травы, путаясь с лиловыми вересковыми соцветиями. Пахло утром.
Человек на траве шевельнулся. Хрустнули, как коленка у старика, вставая на место позвонки. Человек… Ведьмак, старший дознаватель Управления магического надзора Ворнан Пешта неловко качнувшись, поднялся на ноги и принялся растирать шею, морщась, кривясь и пытаясь откашляться.
— А я… кх… и забыл, как это мерзко.
— Что? — отозвалась я
— Умирать. Жутко болит шея, будто меня из петли достали, а в горле как ежи катались.
— Теперь вы будете понимать меня куда лучше, — сказала я, присаживаясь на камень. А что, я устала, всю ночь на ногах, а мне нельзя, мне врач запретил столько ходить. — Вам не показалось, что эльфир, пока не распался туманом, что-то сказал? Что-то вроде “я вернусь”?
— Они всегда так говорят. Все. И всегда. Останетесь здесь или домой пойдем?
— “Здесь” это где? — уточнила я.
— Кажется, Навья гора, к западу от Нодлута. Часа два-три пешком. — ответил муж и примостился рядом, все еще потирая шею.
— А ваши крылья?
— Не рискну. Пешком надежнее. К тому же, если обогнуть вон ту рощицу, — Ворнан махнул кистью в сторону, — можем поймать торговую подводу. Да, кстати, вы уже решили, как назовете дочь?
— Почему я?
— У дивных имя ребенку всегда дает мать, отец — только в исключительных случаях, — наставительно заявил ведьмак, пристраивая свои горячие руки у меня на талии.
— Когда-то давно вы ясно дали понять, что мне далеко до эльфа, да и при чем здесь эльфы?
— Будьте последовательны, госпожа Пешта, нас венчали по эльфийскому обычаю и рождение ребенка вам предсказал мальчишка эльф, значит, вам имя давать.
— А нельзя просто признаться, что никак не можете выбрать? — спросила я поворачиваясь к супругу и наткнулась на блеснувшие смехом темные глаза.
Ворнан улыбнулся, отчего шрам на щеке стал заметнее, нарушая гармонию черт. Но именно таким он мне и нравился, со всеми своими шероховатостями, мой нелюдимый черный птиц, похожий на странную кружку с неровно легшей глазурью. Похожий на меня и подаривший мне чудо, в которое я не верила. Наше с ним продолжение, нашу Эленар.
* * * …Спи-усни, приснится сон, Позовет за флейтой он. Серой тенью в этом сне Ты опять придешь ко мне.
Примечание.
Википедия. В 1553 году бургомистр Бамберга, оказавшийся в Гамельне в качестве заложника, записал в своём дневнике легенду о флейтисте, который увёл детей и запер их навсегда в горе Коппенбург. Уходя, он якобы пообещал вернуться через триста лет и вновь забрать детей, так что его ждали к 1853 году.
