Чтобы достать денег, Джакомо продал духовное облачение и длямногих альбанезских офицеров писал прошения венецианскому военному министру.Тогда в форте жило около двух тысяч так называемых кимариотов с пятью илишестью тысячами жен и детей, и у всех карманы были полны золота. У Джакомоскоро оказалось сорок цехинов.
2 апреля 1743 года в его день рождения, который, как онсчитал, часто был днем его судьбы, к Джакомо пришла красивая гречанка спрошением военному министру. Она была женой фенриха, который хотел статьлейтенантом, и капитан которого при этом напрасно требовал от него некоейлюбезности. Джакомо обещал написать прошение, и так как она была бедной, тозаплатила милому молодому человеку той самой маленькой любезностью, и еще раз вполдень, когда получила прошение, и еще раз вечером, когда она появилась то лисделать исправление, то ли потому что вошла во вкус.
Через три дня испуганный Джакомо заметил печальныепоследствия. Он устыдился. Он тотчас обрушил упреки на гречанку, но она сосмехом возражала, что дала ему лишь то, что имела.
Через день прекрасная госпожа Вида призналась ему, что ужечетыре года муж оставляет ее спать одну. Смущенный сознался он в своемнесчастии, она возмутилась и сказала ему все, что при таком оскорблении можетсказать порядочная женщина.
Шесть недель лечения и диеты, уверяет Казанова, восстановилиего.
Он попросил Гримани переслать летнюю одежду. Рацетта передалее в присутствии коменданта со словами: «Вот твои лохмотья». Казановапредположил, что Рацетта пойдет на галеры, Рацетта в свою очередь, что Казановакончит на виселице. Комендант разнял их. Казанова, который был так жебезусловно верен друзьям, как ненавидел врагов, вынашивал в душе возмездие.
За один цехин лодочник, привозивший в форт провиант, снаступлением ночи тайно отвез его на Риа деи Скьявони, откуда Казанова в плащелодочника с капюшоном пошел к Сан Сальваторе и попросил содержателя кофейнипоказать ему дом Рацетты. У ближайшего моста он ждал до полуночи, чтобы узнатькаким путем Рацетта предпочитает возвращаться домой. Потом он поплыл назад.
На другой день с двенадцатилетним сыном адъютанта Цена онпрыгал с бастиона и постарался слегка вывихнуть ногу. Лекарь вправил сустав ипредписал постельный режим. Джакомо вытерпел множество визитов к больному иоставил одного солдата в комнате спать за себя, а сон его усилил водкой.
В половине одиннадцатого он выскользнул из бота своеголодочника, купил в Венеции за одно сольди палку и ждал в подворотне между домомРацетты и близлежащим каналом.
Четверть двенадцатого степенно шагая появился Рацетта.Первый удар Джакомо нанес по голове, второй — по руке, а третьим свалил его вканал. Вышедшего из дома слева форланца с фонарем (так в Венеции называют слуг,происходящих в основном из Форли) Джакомо стукнул по руке, фонарь упал наземлю, форланец с криком убежал.
Джакомо выбросил палку, побежал к мосту, прыгнул в свой бот,который при хорошем ветре быстро довез его прямо до его окна. Он был дома,когда била полночь. Он разделся, скользнул в постель и заорал как резаный так,что разбудил солдата, который побежал за хирургом, пока Казанова притворялся,что умирает от колики. Исповедник, спавший над комнатой Казановы, принес емулечебного отвара. Через полчаса Казанова, уставший от своих гримас и криков,объявил, что отвар (который он незаметно выплеснул) ему помог. Комендант,пришедший утром, уверял, что колика от дыни, которую он ел прошлым вечером.
Форланец и Рацетта, у которого был сломан нос, размозжена рукаи выбито три зуба, пожаловались на Казанову военному министру. Через три дняприбыл комиссар с судебным писцом. Капеллан, лекарь, солдат и многие другие,которые ничего не знали и не слышали, поклялись, что видели Казанову в форте дополуночи с растянутым сухожилием и коликой. Рацетте и форланцу было отказано иони должны были оплатить судебные издержки.
Казанова добился встречи с военным министром и восемь днейспустя был освобожден.
Епископ Бернардо приехал в Венецию. Гримани хвалил емуДжакомо, как хвалят драгоценность. Епископ, остановившийся в монастыреминоритов, носил на груди епископский крест; это был красивый человек сорокачетырех лет. Джакомо нашел, что он похож на патера Манция, заклинателя ведьм изПадуи.
Коленопреклоненно он принял благословение человека, «которыйбыл епископом милостью бога, святого престола и моей матери».
Бернардо, говоривший с Гримани на итальянском, а с Джакомо —на латыни, назвал его своим любимым сыном и обнял. Гримани поможет Джакомодоехать до Анконы, там монах-минорит Лазари даст ему денег на дорогу до Рима иримский адрес епископа, который возьмет его с собой через Неаполь в Калабрию.
На пути домой Гримани дал своему подопечному длинноенаставление, он особенно предупреждал от любых усердных штудий в густом воздухеКалабрии, чтобы не заболеть чахоткой.
На следующее утро Джакомо пил шоколад с епископом. Епископмолился с ним три часа подряд. Джакомо видел, что епископу он не нравится. Емуепископ нравился. Этот человек выведет его на вершину жизни. Джакомо решил делатькарьеру.
Джакомо, радостный избавлению от опекуна, прощался сподругами, друзьями и братом Франческо, который уже был учеником театральногохудожника Антонио Йоли. Франческо менял мэтров, как Джакомо профессии.
Бедный Франческо был одарен единственным талантом, которогохватило чтобы стать всемирно известным и миллионером. У Джакомо было стоталантов и не хватало терпения ни для одного. Он смотрел на себя и верил, чтодостаточно мужествен, чтобы завоевать мир. Он считал себя умнее всех, когознал. Никто лучше него не знал Горация наизусть. Все относились друг к другуслишком серьезно, особенно к самим себе. Джакомо видел насквозь этих большихсенаторов и адвокатов, священников и аббатов, поэтов и певцов, откровенныхобманщиков, сильнее всего лгущих самим себе. Никто не был тем, кем хотелказаться. Казанова смеялся над всеми.
И прежде всего над женщинами! Над племянницами, которыеобманывали теток, над матерью, которая сводничала собственной дочерью, надподругой, предавшей подругу, над сестрой, соблазнявшей сестру, над тем, кто занеделю до свадьбы оставляет невесту и платит сто тысяч дукатов за гетеру. Какпечален этот мир, если им не наслаждаться. Как радостен, когда над нимсмеешься.
Последнюю ночь в Венеции он провел в лоне своих обеих«ангелов», Нанетты и Мартины. Позже он жаловался, что они не научила егодальнейшей жизни. Они были слишком бескорыстны, слишком счастливы. Корысть инесчастье он, очевидно, считает настоящими учителями.
У своей подруги-матери госпоже Манцони он прочитал почти всезапрещенные книги и новые сочинения. Как каждый начинающий литератор, он былподавлен растущим потоком исписанной и напечатанной бумаги. Это умная женщинана основе простого знания людей предсказала ему возвращение в течении года исмеялась над влюбленным Уленшпигелем.
