Кроме многочисленных попыток второсортной литературы ГерманКестен поразительным образом не упоминает никаких поэтических последователей.Например, когда он рассказывает шельмовские проделки героя в цитадели и сказкуо смертельной дуэли с офицером, он мог бы сослаться на достойную вниманияфантастическую переработку этого мотива в опере о Казанове Альберта Лортцинга.Для изображенной любви с дочерью священника Христиной и свидания с субреткой иподругой детства Терезой Ланти имеется полное настроения соответствие у Хугофон Хофмансталя: в комедии «Возвращение Христины» он запечатлевает соблазнителяФлориндо, который сосватал невесту капитану корабля Томазо, а в драматическомстихотворении «Авантюрист и певица» он изображает свидание между барономВайденштамом (Казанова) и Витторией (Тереза), причем возлюбленные под конецрасстаются. Конечно, последовательность сцен не следует там историческому«прототипу», поэт выбрал псевдонимы, изменил факты (например, он привел этупару в середине века в Венецию, а не как «на самом деле» в 1760 году воФлоренцию), но освежил атмосферу и добавил естественности.
Можно назвать другие литературные сочинения, могущиепослужить читателю для дополнения и углубления портрета. Например, знакомство сбеллетристикой было бы полезным для представления последней фазы.
На одной из страниц книги находится замечание о разрешениивечному страннику после восемнадцатилетнего запрета вернуться на родину. «14сентября 1774 года он высадился в Венеции. На данном столь интересном пунктепрерываются мемуары Казановы в двенадцати томах». Хотя жадный до знаний человекжил после этого еще двадцать четыре года, Кестен посвятил этому сроку всегодесять страниц!
Конечно понятно, что писатель действует при этом обдуманно,предлагая по возможности напряженные переломные эпизоды. Среди девятнадцатиглав биографии есть три наиболее обширные: о любовной и пасторальной игре сдвумя монахинями из монастыря Анджело на Мурано, о заключении и побеге изтюремной одиночки под крышей венецианского дворца дожей, и о последующейлотерее и жизни миллионера Казановы в Париже и Амстердаме. Здесь Г. Кестенуделяет пересказу событий за шесть лет с 1753 по 1759 годы целых 164 страницы,то есть более трети книги. Однако, когда полтора десятка лет спустя иссякисточник мемуаров, очевидно иссяк и интерес и искусство автора-рассказчика.
Именно об опыте стареющего авантюриста написаны (кроменаучной специальной литературы) по меньшей мере три художественныхпроизведения. Артур Шницлер в новелл «Возвращение Казановы» ведет речь опоследних месяцах его изгнания. Правда, он «свободно относится» к точнымобстоятельствам и перемешивает всю хронологию. В то время, как герой женщин насамом деле безупречно умеренно ждал в Триесте возврата, писатель изобретает ему«на пятьдесят третьем году жизни» (то есть в 1778) остановку в Мантуе, где онделает попытку завоевать образованную девушку Марколину, будучи гостемсельского помещика (нехороший выбор имени, так как Марколина в реальной историиКазановы играет роль возлюбленной и сообщницы). Несмотря на это сочинениесодержит воспоминания о прожитых годах (о встречах с монархами Фридрихом иЕкатериной) и, вообще говоря, могло быть в действительности. Мы сопереживаемпятидесятилетнему Казанове, который, хотя еще влиятелен как игрок и «рассказчиксвоих приключений», но вряд ли как мужчина и человек. Лишь переодетым и втемноте он решается посетить перехитренный предмет желания, чье счастье он вконечном счете разрушает убийством настоящего избранника на дуэли. Великолепныйлитературно-психологический этюд об утонченном отъявленном сладострастнике, нотакже об одиночестве и вырождении, о боязни лишиться иллюзий, о завистливойполемике с Вольтером и конечной службе шпионом инквизиции.
Другой портрет пожилого Казановы сотворил Луис Фюрнберг в«Моцарт-новелле»; он следует при этом до некоторой степени фабуле повестиМерике «Моцарт на пути в Прагу» и описывает вечеринку художников за день допремьеры «Дон Жуана» 28 октября 1787 года. Заимствуя идеи из книги А.Г.Мейснера «Картины рококо», он изображает вероятный разговор между композитором,его либреттистом да Понте и старым волокитой в салоне Душека и ночной диспутмежду музыкантом и нашим шевалье о положении художника в обществе. В связи сэтим интересно, что исторический Казанова предположительно корректироваллибретто оперы о Дон Жуане и ссылался на прямое соотношение (ироничнообыгранное Фюрнбергом) между мрачно-демоническим и веселым соблазнителем.
Заметным вкладом в житие венецианского обывателя являетсяэссе Стефана Цвейга, которому удались тончайшие объяснения, свидетельствующие ознании души. Он осветил при этом «годы во тьме» и осязаемо описал, как этотХомо эротикус в «годах стыда» превращается из «фаллического триумфатора» исамоусладителя в паразита и вынюхивателя-шпиона; как забавляющийся, флиртующийповеса внезапно начинает работать седым библиотекарем в богемском замке Дукс ипишет мемуары ежедневно по тринадцать часов. Биографическая попытка Цвейга онаивном «поэте» собственной жизни конечно была известна Герману Кестену, таккак он считал автора своим «поэтическим» другом, но он ему не следует и,очевидно, не вдохновлялся им.
Хотя настоящее жизнеописание бесспорно свидетельствует овнутренней связи с художественной литературой о Казанове, книга Кестенаявляется образцовым сочинением, которое по существу остается в силе несмотря нановые публикации. Для сравнения сошлемся на монографии о Казанове Джеймса РивзаЧайльдса (1960), Роберто Джервазо (1974) и Луиджи Бакколо (1979), которыепытаются раскрыть исторический фон и дать доказательство, «что ни один изобразов мемуаров не является фантазией автора» (Чайльдс). Соответственно,раскрываются псевдонимы, разыскиваются прообразы и устанавливаются точные даты.Теперь многие подробности текста Кестена можно уточнить, например, встречаавантюриста с возлюбленной юности Люсией произошла не через 20, а через 16 лет,константинопольский эпизод сократился с «нескольких месяцев» до четырех недель,но речь идет о мелочах. Лишь одно важное замечание в предисловии с тех порустарело: то, что «неиспорченный текст» энциклопедии соблазнителей «до сих порне опубликован». Полное издание французского оригинала «Истории моей жизни»появилось, наконец, в 1960/62 годах; тогда же под редакцией Гюнтера Альбрехта виздательстве «Густав Кипенхойер» (Лейпциг) вышел немецкий перевод в двенадцатитомах.
Вероятно, Герман Кестен ответил бы на вопрос о сути Казановыв слишком традиционном смысле, если бы он позволил разрастись в биографии«захватывающим дух» эротическим приключениям героя. Но он плутовски поднялзнаменитого бонвивана и соблазнителя в ранг художника любви, юмориста и«благодетеля человечества», и дал возможность к приятному разговору и чтениюособого сорта в смысле своего примечания: «Я верю в гуманность и считаювозможным, что люди будут жить друг с другом в мире и цивилизованно».
Эберхард Хильшер
