Как утверждает Казанова, ни к одной женщине насилия онбольше не применял.
Месяц спустя Дзанетта написала сыну, что больше нерассчитывает на свое возвращение и должна отказаться от наемного жилья вВенеции. Гримани выкупил обстановку и отдал ее в пансион сестрам и братьямДжакомо.
Джакомо, который для покрытия многочисленных долгов ужетайно превратил в серебро часть мебели, тем не менее решил продать остаток, необращая внимания на часть, причитающуюся родственникам.
Через четыре месяца мать написала, что после ее ходатайствакоролеве Польши ученый монах-минорит из Калабрии был возведен в сан епископа, ичто этот епископ Бернардо де Бернардис в следующем году будет проезжать черезВенецию в Калабрию, возьмет с собой Джакомо и будет обращаться с ним как ссыном. Она надеялась, что через двадцать лет увидит Джакомо епископом. Джакомо,практичная натура из распутного семейства, уже видел тиару на голове и толпуаббатов и служителей вокруг епископа Джакомо.
Сенатор Малипьеро советовал ему следовать богу («sequeredeum»), как стоики, или как Сократ — даймону, «saepe revocans, rare impellens»,редко поощряясь, часто тревожась, или следовать стезе судьбы. «Fata viaminveniunt.» Казанова знал соответствующие места: Цицерон «De divinatione», Платон,«Энеида» Вергилия.
Несмотря на эти мудрые девизы, он все же потерялблагосклонность сенатора. После одного из обедов с сенатором, Августой Гардела,и Терезой Имер, он остался сидеть с Терезой за маленьким столиком, Гардела ушлана урок танцев, а сенатор на сиесту. Тереза и Джакомо сидели спиной к кабинету,где покровитель почивал во сне. Хотя Джакомо никогда прежде не ухаживал заТерезой, в обоих неожиданно проснулся непреодолимый естественный интерес кразличным частям тела обоих полов, и они витали как раз между тихимразглядыванием и ощупывающим исследованием, когда тычок в спину Джакомо тотчаспрервал пикантные поиски истины. Несправедливый, как бог, Малипьеро замкнул дляКазановы свою дверь, а для Терезы свои поцелуи.
Через некоторое время по поручению опекуна Гримани в жилищеКазановы пришел загорелый человек сорока лет в черном парике и ярко-красномплаще по имени Антонио Рацетта и опечатал комнату судебной печатью, покаКазанова не выкупит из залога остаток мебели. Джакомо переехал в один из другихдомов Гримани, где жила известная танцовщица ла Тинторетта. У нее был ум и оналюбила поэзию. Не торопясь стать епископом, он в нее влюбился, говоритКазанова.
Актриса Дзанетта написала аббату Гримани, что не годиться,если ее сына епископ найдет в одном доме с танцовщицей.
Гримани посоветовался со священником Тозелло и сунул Джакомов семинарию Сан Киприано на острове Мурано. Джакомо надел наряд семинариста.Вероятно, у Гримани были наилучшие намерения. Но даже в старости Казанова сяростью замечает, что он до сих пор не знает, был ли его опекун Гримани «добрпо глупости или глуп по доброте». Нельзя нанести остроумному молодому человекуболее мрачного удара, чем сделать его зависимым от дураков. Казанова отослалпакет с книгами и рукописями (у него уже были литературные зарисовки) госпожеМанцони. Она была на двадцать лет его старше, подруга с материнским чувством,которую он уважал всю жизнь, как свою бабушку Марсию Фарузи или позднее СильвиюБалетти. Дочь госпожи Манцони была влюблена в Казанову. Казанова ее неупоминает. Госпожа Манцони пророчила ему со смехом, что в семинарии он невыдержит и месяца, как впрочем и у епископа. Казанова возражал. Тогда онасказала: «Ты не знаешь себя».
Последнюю ночь на свободе он провел с сестрами Нанеттой иМартиной. Он всегда спал с обоими. Очевидно, они были для него двойной фигурой,двухголосой, двухлонной.
Джакомо было уже семнадцать, он был смугл, как мавр, ивысок. Чтобы выглядеть моложе, он еще не брился. В семинарии он присоединился кодному умному пятнадцатилетнему парню, с которым читал Горация и Петрарку.Через четыре дня они уже ревновали друг друга. После ужина семинаристымаршировали в спальне под руководством префекта, который спал в конце зала.Один большой фонарь освещал постели. В голове каждой стояла молитвеннаяскамеечка, стул и сундук семинариста.
Однажды ночью кто-то нырнул в постель Джакомо, это был егомолодой друг. Фонарь был погашен. Но как только послышались шаги префекта, юныйдруг выскользнул, послышался звук падения, ворчание и угрозы префекта, которыйзажег фонарь, ничего не обнаружил и завалился спать. Впрочем, в собственнойпостели каждый был свободен; Казанова с одобрением цитирует ученого немца,который неистовствует против онанизма, приводящего к страшным последствиям.
Расследование на следующее утро было безрезультатным. Черезнесколько ночей Казанову посетила причуда из вежливости нанести ответный визитюному другу. Он выкрутил фитиль лампы. Друг встретил его с радостью. Однаковскоре они услышали префекта. Казанова нырнул в свою постель — и нашел еезанятой. Префект зажег фонарь. Казанова притворился спящим. От третьего толчкапрефекта он и незнакомый ученик встали, и тот объявил, что вернувшись изтуалета он нашел постель пустой и принял ее за свою. Казанова сказал, что знаетсвою постель по распятию и не заметил другого семинариста.
Ранним утром их выслушал ректор. Их руки были связаны заспиной. Они должны были встать на колени перед большим распятием и получить отслужителей по семь ударов тростью. Казанова поклялся перед распятием, чтоневиновен и что будет жаловаться патриарху. Его заперли в келье.
На четвертый день священник Тозелло привез его в Венецию,где и оставил, сообщив, что Гримани приказал вышвырнуть его, если он появится.Джакомо, снова в костюме аббата, владел лишь одеждой и собственным телом.Обедал он у госпожи Манцони, ужинал у брата Франческо, который вздыхал оттирании художника Гуарди в его пансионе, ночью спал с Нанеттой и Мартиной.
У него не было ни сольди на кофейню и перед обедом он пошелв библиотеку при соборе Сан Марко, а на выходе был затащен солдатом в гондолу.В гондоле поднялся занавес, там сидели Рацетта и офицер. Все молчали. Черезполчаса гондола пристала к форту Сант'Андреа ди Лидо на выходе в Адриатику, гдев день Вознесения дож на Буцентавре обручается с морем.
Комендант майор Пелодоро дал ему красивую комнату на первомэтаже с видом на море и Венецию, и три с половиной лиры — недельное жалованиесолдата. Впервые в жизни Казанова стал заключенным.
Однако внутри крепости он был свободен. Комендант приглашалего к ужину. К местному обществу принадлежали также красивая невесткакоменданта и ее муж, знаменитый певец и органист в соборе Сан Марко Паоли Вида,который ревнуя свою жену заставил ее жить в крепости. Джакомо, спросив опричине ареста, три часа подряд рассказывал свою историю так весело иоткровенно, что все смеялись и предлагали свои услуги.
Во всех тяжелых обстоятельствах, говорит Казанова, ему былодостаточно рассказать добрым людям правдивую историю своих несчастий и своейжизни, чтобы получить их помощь. Правда всегда была его лучшим оружием.Большинство людей слишком малодушны, чтобы всегда говорить правду, однако и онимогут пользоваться этим безошибочным колдовством. Только рассказчик должен бытьмолодым, по крайней мере до пятидесяти. Старик имеет против себя природу.
