избавлюсь от слабостей, вызывавших его недовольство.
Воспользуйся я кровью убитого бога, меня бы стали бояться. Страх передо мной превзошел бы страх перед Симоном. Я смогла бы уничтожить его, Септимуса, кроверожденных. Я бы уничтожила всех врагов и сделала бы так, чтобы впредь никто не посмел угрожать мне и моим подданным.
Обо мне слагали бы легенды.
Но это была бы сила разрушения.
Даже обладая ею, я бы не смогла спасти Райна.
Я разжала ладонь. Кожа потрескалась и кровоточила, обожженная магической силой флакона. Но почерневшие пальцы лишь подчеркивали удивительную красоту содержимого флакона. Эта была настоящая вселенная красок и оттенков, сияющих на темном фоне.
Красота крови Аларуса завораживала.
Я моргнула. По щеке покатилась слеза.
Довольно с меня потерь. Я больше никого не хочу терять. Просто не смогу.
Да, кровь можно превратить в орудие разрушения. А есть у нее еще какое-то применение?
Когда-то я с трепетом отнеслась к грязному винному бокалу мертвого отца. Я надевала его одежду, подбирая ее с пола и мебели. Если бы кто-нибудь преподнес мне клочок его волос, я бы разрыдалась от благодарности.
Кровь Аларуса была чем-то большим, чем оружие. Она принадлежала тому, кого когда-то любили. И кровь могла стать предметом сделки, драгоценным сокровищем для той, кому я собиралась предложить эту сделку.
Пока Симон кряхтел и пытался встать на четвереньки, я подняла глаза к небу. Казалось, сражение в воздухе повлияло и на погоду. В вышине клубились грозовые облака, похожие на рыб в пруду. Между ними вспыхивали молнии.
Таким я видела небо всего один раз, когда мы обратили на себя внимание богов.
Я подняла флакон над головой, предлагая его небесам.
– Матерь неутолимой тьмы! – крикнула я. – Взываю к тебе, Утроба ночи, тени, крови! Я предлагаю тебе кровь твоего супруга Аларуса. Услышь меня, моя богиня. Внемли мне, Ниаксия.
Глава семьдесят четвертая
Орайя
Потянулись долгие мучительные секунды. Небеса молчали.
Битва продолжалась. Симон упрямо вставал на четвереньки. Райн неумолимо приближался к смерти.
Мои глаза снова наполнились слезами.
Нет. Мой призыв должны услышать. Должны.
Я стремилась поднять руку с флаконом как можно выше. Рука дрожала. Глаза безотрывно смотрели в ночную темноту. Я ощущала присутствие богов.
«Прошу тебя, – молча умоляла я. – Прошу тебя, Ниаксия. Я знаю, что никогда не была твоей. Даже близко. Но я прошу: выслушай меня».
И вот, словно услышав мою немую мольбу, Ниаксия откликнулась.
Казалось, время замедлилось. Фигуры воинов двигались еле-еле. Ветер, трепавший мои волосы, становился все холоднее. Кожа покрылась пупырышками, словно перед ударом молнии.
Как и в прошлый раз, я почувствовала Ниаксию раньше, чем увидела ее. Меня захлестнуло волной обожания и благоговения наряду с ощущением собственной ничтожности.
– Что здесь происходит? – спросил обманчиво мелодичный голос, опасный, как острое лезвие меча.
Сейчас более ужасающим, чем присутствие богини, был ее гнев. Поняв это, я опустила глаза.
Ниаксия парила в воздухе передо мной.
Такая же красивая, такая же пугающая, какой я ее помнила. Ее красота была того свойства, что вызывало желание пасть ниц перед ней. Локоны ее волос по цвету совпадали с темнотой ночи. Босые ноги не касались земли. Тело, облаченное в серебристые одеяния, сверкало подобно луне. Черные глаза, отражавшие каждый оттенок ночного неба, бурлили яростью.
Мир вокруг почувствовал эту ярость. Покорился. Казалось, даже воздух изо всех сил стремился ублажить Ниаксию. Звезды складывались в приятные ей узоры. Луна была готова склониться перед ней.
Появление Ниаксии остановило все сражения на земле и в небе. Солдаты обеих сторон были ошеломлены самим ее присутствием. Возможно, так мне лишь показалось, но при ее появлении все замерло.
Богиня тяжело дышала. Я видела это по ее вздымающимся плечам. Кроваво-красные губы кривились в злобной гримасе.
– Что тут за жестокость? – сердито спросила она.
Последнее слово она буквально выплюнула, сопроводив выплеском силы, от которой содрогнулась земля. Я сжалась и накрыла собой Райна, уберегая от песка и хлынувших мелких каменных осколков. Вокруг Ниаксии вились клочья теней, похожих на грозовые облака. Они вплетались в воздух, придавая всему зловещий и трагический оттенок.
Симону удалось встать на колени.
Он повернулся к Ниаксии, поклонился и, разбрызгивая кровь, произнес:
– Моя богиня…
Я не заметила, как Ниаксия успела переместиться. Только что она парила передо мной, а в следующее мгновение уже оказалась возле Симона. Одной рукой она подняла его с земли, другой вырвала у него из груди изуродованный кулон.
Это было так неожиданно и грубо, что я тихонько вскрикнула и еще плотнее накрыла собой Райна.
Ниаксия разжала пальцы, даже не взглянув на обмякший, кровоточащий труп Симона, который с глухим стуком снова упал на землю.
Все ее внимание было поглощено изуродованным кулоном с вплавленными зубами, который она теперь держала в руках.
Лицо богини оставалось бесстрастным. Однако небо становилось темнее, а воздух – холоднее. Я дрожала то ли от холода, то ли от страха. Может, от того и другого. Я все так же склонялась над Райном и ничего не могла с собой поделать, хотя и сознавала бессмысленность моей позы.
Я не могла защитить его от гнева богини.
Пальцы Ниаксии водили по поверхности бывшего кулона и сломанным зубам, вплавленным в серебро.
– Кто это сделал?
Я не ожидала, что ее голос может звучать так… сокрушенно.
– Любовь моя, – сказала она. – Посмотри, в кого ты превратился.
Боль в ее голосе была столь неприкрытой и такой знакомой.
Нет, горе никогда полностью не оставляет нас. Оно не щадит даже богов. Две тысячи лет прошло, а она продолжала испытывать нежность к мертвому Аларусу.
Ниаксия резко вскинула голову.
Ее взгляд остановился на мне.
У меня исчезли все мысли. Пристальное внимание богини было разрушительнее любой природной стихии.
Кулон в ее руках исчез, а сама она вновь оказалась передо мной.
– Как такое случилось? – прорычала она. – Мои дети раздирают труп моего мужа ради своей жалкой выгоды? Какое вопиющее святотатство!
«Не молчи, Орайя, – настаивал голос внутри. – Объясни ей. Скажи что-нибудь».
Мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы вытолкнуть слова наружу.
– Согласна, – сказала я. – Но я готова вернуть то, что по праву принадлежит тебе, Матерь. Кровь твоего мужа.
Я раскрыла пальцы. Флакон дрожал вместе с моей ладонью.
Лицо Ниаксии смягчилось. Я увидела проблески скорби и печали.
Она потянулась к флакону, но я убрала ладонь. Надо же быть такой дурой! Я сразу пожалела об этом, видя, как лицо богини снова сделалось гневным.
– Я предлагаю сделку, – выпалила я. – Одно твое благодеяние, и флакон твой.
– Он и так мой, –
