у нее за спиной, словно крылья богов.
Однако магия, пульсирующая вокруг ее левой руки, плотно прижатой к телу, отличалась от Ночного огня. Я чувствовал это даже на расстоянии. Это ощущалось в воздухе. Вокруг сжатого кулака вились струйки красного и темного дыма. Дым был из иного мира. Даже у меня, насмотревшегося всего, по телу побежали мурашки. Но чужеродная магия цеплялась к Орайе, словно была создана для нее. Дым прилипал к ее руке и ножнам с мечами.
Я знал, что это такое. Знал наверняка.
У нее получилось. Все-таки получилось!
Чувство облегчения соперничало во мне с гордостью.
И тут я увидел, что Симон повернул голову. Его кровожадная ярость растаяла, сменившись еще более жутким состоянием. Он жаждал завладеть тем, что нашла Орайя.
Он понял и тоже это почувствовал.
Забыв обо мне, он стал поворачиваться к Орайе.
Мы встретились с ней глазами. Ненадолго, на какие-то секунды, показавшиеся мне вечностью. Я балансировал на грани жизни и смерти, а изнутри рвался миллион невысказанных слов.
Я жалел о невозможности сказать все, что хотел. Жалел, что не сказал всего этого раньше.
Я надеялся, что она и так все поймет.
А дальше… я из последних сил ринулся на Симона.
Казалось, мое тело знало о происходящем и сочло для себя достойным еще раз атаковать противника, выйдя за пределы возможного. Каждая крупица моей телесной и магической силы слились воедино для завершающего удара. Магия Астериса гудела на поверхности кожи, покрывая руки и лезвие меча. Рукам удалось в последний раз взмахнуть мечом.
Расправив крылья, я прыгнул на Симона, чтобы нанести этот последний удар. Я вонзил меч ему в спину, вложив в удар все остатки магии. Я разрывал его на части изнутри.
Черный свет заслонил окружающий мир.
Симон взревел, как раненый зверь, и повернулся. Единственной частью внешнего мира, за которую мне удавалось держаться, был эфес меча. Все остальное исчезло.
Не знаю, что именно я разворошил в Симоне, но в его ударах осталась лишь звериная ярость. Исчезли остатки воинской расчетливости. В ход пошли зубы и ногти.
Он швырнул меня на скалу. Его рука обхватила мое горло и прижала меня к камню.
Я ничего не видел и не чувствовал, кроме эфеса меча.
Симон сжимал мне горло, беспорядочно нанося удары. Я вцепился в эфес и толкал лезвие вглубь его тела.
Снова и снова.
Мой меч распорол ему доспехи и теперь разрывал жилы, мышцы и внутренности.
Симон зашел так далеко в своей звериной ярости, что последняя рана, нанесенная мной, не сразу сказалась на нем. Но постепенно его неистовые, налитые кровью глаза начали стекленеть.
«Наконец-то я увидел, как это выглядит», – подумал я.
Его рука, занесенная для удара, безвольно упала. У меня не осталось ни капли сил. Рука, осклизлая от крови, соскользнула с эфеса меча, глубоко вогнанного в тело Симона.
Выдернуть меч я уже не мог.
И вдруг тело Симона, давившее на меня, исчезло. Кто-то схватил его и отбросил в сторону.
Его мертвеющее лицо, которое я видел размытым, сменилось лицом Орайи.
Какая прекрасная замена. Я хотел сказать ей об этом, но язык не повиновался.
Ее широко распахнутые глаза блестели, как две серебряные монеты. Орайя что-то сказала, но из-за шума крови в ушах я ничего не услышал. Зато увидел, что она дрожит.
«Принцесса, не надо так пугаться», – хотел сказать я.
Попытка выпрямиться опрокинула меня на землю.
И я провалился в темноту.
Глава семьдесят третья
Орайя
Райн!
Я не собиралась выкрикивать его имя. Оно вырвалось у меня, когда Райн упал. Я не столько услышала, сколько почувствовала это, и эмоции – слишком мощные, чтобы оставаться внутри меня, – вырвались наружу.
Я выбежала из туннеля, попав в настоящий ад.
Увиденное повергло меня в ужас. В воздухе шли ожесточенные поединки между нашими воинами и врагами. Песок под ногами был мокрым от их крови, сгустки которой зловещими черными цветками падали вниз. Вдали, за обломками скал, наши наземные силы вели смертельную схватку с кроверожденными: люди, хиажи, ришане. Накал битвы на земле не уступал воздушной.
Перед тем, что творилось вокруг, меркли все страшные истории из книг и все кошмарные сны. Даже тюрьма богов и та едва ли была страшнее.
Но для меня самым страшным было увидеть изуродованное, окровавленное тело Райна, неподвижно лежащее у скалы на песке.
И вдруг я очутилась на другом песке – на арене амфитеатра в ночь последнего состязания Кеджари. Вдруг почувствовала, что снова теряю Райна.
– Райн! – Я схватила его за лоскуты исполосованных доспехов и сильно встряхнула. – Поднимайся. Вставай, драть тебя!
Его голова запрокинулась. Я ожидала, что он моргнет, улыбнется хотя бы одними губами и прохрипит в ответ: «Саму тебя драть, принцесса».
Но я ничего не увидела и не услышала.
Я приложила руку к его груди. Попыталась. На теле не было ни одного места, где бы пальцы не натыкались на открытую рану.
Его грудь еле заметно вздымалась.
Райн был жив, но я знала: надолго его не хватит. Я давно уже умела чувствовать надвигающуюся смерть и могла определить ее близкое присутствие.
Краешком глаза я увидела, как Симон шевельнулся. Сейчас это чудовище было похоже на марионетку, рожденную чьей-то больной фантазией, – марионетку с изуродованным, окровавленным туловищем. Но магия, его отвратительная зловещая магия еще поддерживала в нем жизнь.
Я опять встряхнула Райна.
– Райн! Я запрещаю тебе умирать на моих руках. Понял? Вставай! Ты мне клялся. Клялся, что…
Когда мы плескались в горячих источниках, он обещал: «Больше этого не будет. Никогда». Он клялся, что больше меня не предаст.
Но его угасание у меня на глазах становилось величайшим предательством.
Нет. Нет. Я не могу это допустить.
Схватив меч, я снова надрезала ладонь и выдавила кровь в раскрытые губы Райна. Она втекла и тут же вытекла из уголка рта, оказавшись бесполезной.
Он и сейчас не шевельнулся.
Все в этом мире перестало для меня существовать. Горе, бурлившее внутри, становилось неуправляемым, угрожая поглотить.
Симон у меня за спиной снова дернулся. Из горла донеслись булькающие стоны.
А сверху дождем лилась кровь.
Вокруг наши воины падали под вражескими мечами.
Все это я отмечала лишь краешком сознания. У меня на глазах умирал мой муж.
Но мои обожженные пальцы сжимали флакон. Сила, заключенная в нем, была способна разом прекратить кровопролитие.
Всю жизнь я хотела, чтобы меня боялись. Это была отцовская мечта, которую он в раннем детстве вдолбил в мою голову. Он ожидал, что я разовью в себе надлежащую силу и
