красные волокна и отложил нож. Санитар немедленно подал ему небольшую пилу.
До этого момента корнет, закусивший нижнюю губу, держался стойко, хотя на лбу его, под рыжеватыми прядями слипшихся волос выступили крупные капли пота. Но, когда пила со скрежетом вгрызлась в кость, глаза юноши закатились, и изо рта вырвался длинный, оглушительный вой. На темном сукне рейтуз, прикрывающих здоровую ногу, проступило темное пятно. Миних, словно не замечая страданий корнета, продолжал пилить. От себя — с нажимом, к себе — быстро и плавно. От быстрых движений пилы в воздухе запахло жженой костью.
— Забирай, — помощник подал отрезанную ногу стоящему рядом пареньку и тот выбежал из амбара, унося подальше от глаз корнета, провожавшего ее взглядом. Помощник хирурга споро наложил полотняную повязку, пропитанную скипидаром и спиртом, корнета переложили на носилки и вынесли из операционной. Юноша тяжело дышал, в потемневших от боли серых глазах стояли слезы, но он оставался в сознании и даже пожал Миниху руку в знак благодарности.
— Три минуты, — сообщил Войцех, взглянув на часы.
— Лейтенанту повезло, что его отправили в Виллеру, — кивнул Клаус, — в другом месте меньше, чем за пять, бы не справились. Герр Миних — хирург от бога.
— Ну, уж и от бога, — рассмеялся доктор, — твердая рука и неустанная практика, вот и весь секрет.
— Герр Миних, — набравшись смелости, спросил Войцех, — а нельзя ли попытаться сохранить ногу?
— Если бы это была кость, — покачал головой хирург, — я мог бы попытаться. Но не здесь и не сейчас. Такая операция заняла бы не меньше часа, а у меня люди под дверью умирают. А колено… Нет, господин лейтенант, это невозможно. Да к тому же и бессмысленно. После чистки рана заживает полгода-год, и шансы выжить намного меньше, чем после ампутации. А так, через две недели сможет протез примерять. Бегать не будет, но ходить — вполне.
Он закончил мыть руки и глянул на Эрлиха, которого трясло крупной дрожью, то ли от ужаса, то ли от лихорадки.
— Готовы, молодой человек?
Ганс умоляюще взглянул на Войцеха.
— Клара, — еле слышно прошептал он, — ты… ей…
— Я ей не скажу, — твердо пообещал Войцех, — кричи.
* * *
Отступление продолжалось весь день, и французы так и не побеспокоили армию Блюхера на марше. Разведка донесла, что маршал Груши с тридцатидвухтысячным корпусом, которого очнувшийся от летаргии Наполеон все-таки послал по пятам пруссаков, свернул на Намюрский тракт, очевидно приняв толпу дезертировавших с поля боя у Линьи саксонцев и силезцев за арьергард Блюхера. В дороге их настиг гонец Веллингтона, накануне одержавшего убедительную победу при Катр-Бра над маршалом Неем. Вдохновленный успехом британский фельдмаршал готов был атаковать потрепанного битвой при Линьи неприятеля немедленно, при условии, что Блюхер сможет послать ему на подмогу хотя бы один корпус. Ответа посыльный не получил, в прусском штабе все еще не знали о местоположении Бюлова, не успевшего к вчерашнему сражению.
Войцех, прочно занявший место курьера при «старике», помчался в Катр-Бра через час после отъезда англичанина. Бюлов доложил, что войска стоят на биваках вокруг Вавра и готовы вступить в бой по первому приказу. Блюхер пообещал Веллингтону прибыть на следующий день, и не со свежим корпусом, а со всей армией.
* * *
Всего двенадцать часов прошло с того момента, как войска Блюхера потерпели жестокое поражение, и горестный урожай убитых и раненых еще не был собран. Но старый воин уже рвался в бой, и его солдаты готовы были последовать за ним хоть в лапы к самому дьяволу. Прав, прав был Шарнхорст, когда рекомендовал на пост главнокомандующего не блестяще образованного штабиста Гнейзенау, сведущего в стратегии и тактике, разбирающегося в политике и снабжении, как никто. «Блюхер — единственный генерал, который не боится Наполеона», — говорил великий вдохновитель новой прусской армии, и «старина Вперед» в очередной раз доказал, что бывают войны, в которых боевой дух командующего важнее академической военной науки.
В Вавр, где отдыхали перед новым сражением пруссаки, Войцех привез послание Веллингтона, завизированное Мюффлингом. Герцог отвел свои войска по направлению к деревне Ватерлоо и разместил на высотах Мон-Сен-Жан, где и намеревался дать генеральное сражение Бонапарту.
Шемет и фон Таузиг простились с Эрлихом, отправлявшимся с обозом раненых в Брюссель. Ганс, которого все еще трепала лихорадка и мучали боли в колене, оставшемся в Виллеру, выглядел много лучше, и Миних, пришедший вместе с друзьями проводить обоз, почти уверенно сказал: «Жить будет» и попросил передать привет фрау Эрлих. Ганс, расчувствовавшись, тут же пригласил хирурга в крестные, к полному одобрению друзей.
Блюхер тоже шел на поправку, хотя и провел день в постели. Своему врачу, Бецке, пришедшему с мазью против ушибов, старый вояка сердито заявил, что ему все равно, отправится ли он в вечность набальзамированным или нет, и что скорее позволит привязать себя к коню, чем сдаст командование армией.
— Впрочем, — заключил он, чтобы утешить расстроенного Бецке, — если сегодня дело пойдет на лад, скоро мы будем принимать ванну в Париже.
Первым из Вавра должен был выступить корпус фон Бюлова, самые свежие силы пруссаков. Блюхер, пылавший жаждой битвы, присоединился к Четвертому корпусу вместе со штабом. Офицеры Особого гусарского, посовещавшись, решили потребовать от лейтенанта Шемета воспользоваться «протекцией» и попроситься под руку фон Шверина, командующего первым кавалерийским полком Четвертого корпуса, состоявшим из гусар Ландвера. Полковник фон Лютцов томился в плену, и гусары пылали решимостью отбить командира, с которым прошли столько славных дорог. Просьбу главнокомандующий удовлетворил, и на рассвете восемнадцатого июня эскадрон выступил в поход.
Войцех, присоединившийся к штабу фельдмаршала, то и дело озирался через плечо, довольно глядя, как ровно идут по дороге всадники в черных мундирах, а впереди, на рыжем коне, гордо выпрямив спину, едет ротмистр фон Таузиг, после дела при Линьи окончательно утвердивший свой авторитет командира.
* * *
При обычных обстоятельствах марш от Вавра до Ватерлоо не представлял бы никакой трудности. Но ночной ливень, после вчерашней жары налетавший шквалами, превратил дороги в потоки непролазной грязи. Прусские солдаты, толком не отдохнувшие после битвы и изнурительного отхода к Вавру, спали на голой земле, забившись в кусты и канавы. Утром они проснулись, продрогшие до костей и покрытые липкой жижей. Обозы с припасами так и не подошли, и войска донимал голод, лошади, тащившие пушки и снаряды, увязали по колено в раскисшей земле, и на каждом подъеме солдатом приходилось подставлять плечи под пушечные колеса.
В довершение неприятностей войска на марше нагнал курьер от генерала Тильманна, командующего Третьим
