предчувствие охватило Шемета.
— Где Ганс? — голос сел в ожидании беды.
— В лазарете, — скрипнул зубами Дитрих, — колено ему пулей раздробило, хорошо, конь вынес. Отличный конь.
— Я съезжу? — Войцех вопросительно взглянул на командира. — Если тебе не нужен.
— Езжай, — кивнул фон Таузиг, — дорогу не потеряем. До Намюра доберемся, передохнем, и в Льеж. Жаль, Клара в Брюсселе.
— Так плохо? — Войцех до боли сжал кулаки, резко выдохнул и тряхнул головой. — Не хорони его раньше времени, ротмистр. И дорогу не потеряй. На Вавр.
— Фельдмаршал нашелся! — Дитрих даже просветлел и выпрямился в седле. — Эх, повоюем еще.
— Повоюем, — кивнул Шемет, — и скоро.
* * *
Полевой лазарет Первого Корпуса Войцех нагнал только к восьми утра. Солнце уже почти высушило землю, весело поблескивая в лужицах, луга по обочинам дороги искрились капельками росы, вымытые ливнем красные крыши деревеньки Виллеру купались в свежей зелени садов. Но уже на подъезде к северной околице ароматы летнего дождя и цветущей земли сменились до боли знакомым запахом гниющей плоти, засохшей крови и грязного белья. Войцех, в последний раз вдохнув чистый деревенский воздух, привязал Йорика к плетеной изгороди и направился к большому крытому соломой амбару, где разместилась операционная.
У амбара в ряд стояли холщовые носилки с ожидающими очереди ранеными. Одному из них, грузному артиллерийскому капралу, санитар деловито обматывал тряпьем разрубленную палашом голову. В образовавшейся щели пульсировала серая масса, и Войцех, сглотнув, отвел глаза. Изувеченные пулями, осколками ядер, штыками и саблями солдаты лежали молча, только двое тихо стонали в полузабытьи. Из полуоткрытой двери амбара донесся истошный вопль, но через пару минут все стихло, и на пороге показался паренек в заляпанном кровью кожаном фартуке, неся отрезанную руку, которую он, не глядя, швырнул в большую яму под старой грушей.
Войцех, не обнаружив среди ожидающих очереди Ганса, окликнул парнишку, прежде чем тот успел вернуться в амбар. Внутрь Шемета не пустили, но мальчишка почти сразу же сообщил, что лейтенанта Эрлиха в операционной нет, и не было, и посоветовал заглянуть в соседний сарай.
В полутемном сарае на глинобитном, устланном соломой полу раненые лежали вповалку, запах гниющей плоти и мочи тяжко висел в густом воздухе. Здесь стонали в голос или разевали рты в беззвучном крике, сил звать на помощь не оставалось ни у кого. Угрюмые санитары время от времени поглядывали на шевелящуюся людскую массу и выхватывали из нее уже неподвижные тела, относя их к большой телеге, запряженной меланхоличными першеронами.
Войцех пробирался между ранеными осторожно, но пару раз все-таки наступил на чью-то не вовремя откинутую руку, бормоча бесполезные извинения и вглядываясь в перекошенные страданием лица. Ганс лежал у левой стены, в осунувшемся лице не было ни кровинки, голубые глаза блестели от лихорадки, а белокурые волосы прилипли к высокому лбу.
— Здравствуй, Войцех, — прошелестел Эрлих, узнавая друга, — и прощай. Доктор говорит, я нежилец. Слишком поздно довезли, горячка началась. Гангрена, наверное. Кларе передашь…
— Сам передашь! — рыкнул Войцех, выскакивая наружу.
Санитар, перевязывавший капрала, уже освободился, и Шемет потянул его за собой, к сараю.
— Ошибка вышла, — уверенно заявил он, — там гусарский офицер лежит, почти как новенький. Подлатать немного — и снова в бой. Если не вытащим — точно ведь помрет. Помоги, братец, век не забуду.
— Герр Миних мне голову оторвет, — проворчал санитар, — ну, да ладно. Вдруг и правда выживет? Хороший паренек, ладный. Я его сразу приметил, тихий он. Тихие — они самые храбрые, герр лейтенант, им себя в собственной смелости убеждать не нужно.
Войцех от такого многословия поморщился, но промолчал. Санитар согласился помочь, а большего от него требовать было нельзя. Они вытащили Ганса, уложив на свободные носилки, и понесли в амбар, минуя очередь.
* * *
Герр Миних, крупный высокий мужчина с легкой проседью в густых бакенбардах, вытирал руки о покрытую бурыми и алыми пальцами простыню. Его кожаный фартук блестел от свежей крови, закатанные рукава когда-то белой рубахи краснели почти до плеч. В кресле, привязанный ремнями, своей очереди дожидался молоденький уланский корнет с оторванной ступней, нога его, чуть ниже колена, была перетянута обрывком портупеи.
— Что это за самоуправство?! — возмущенно воскликнул хирург при виде входящего с носилками Шемета. — Я еще час назад видел этого лейтенанта, и распорядился…
— Что я тебе говорил, Войцех, — прохрипел Эрлих, — оставь, не лезь на рожон.
— Заткнись! — рявкнул Шемет и обернулся к Миниху.
Суровые губы лекаря сжались в линию, и Войцех сразу понял, что нахрапом тут не возьмешь.
— Доктор, — проникновенным голосом произнес он, — нельзя ему умирать. У него в Брюсселе жена. Она ребенка ждет.
— Да что, он один такой, что ли? — взъярился Миних. — Там у каждого второго дома — семеро по лавкам и жена на сносях. Сказано — нежилец.
Он отбросил простыню и еще раз склонился над отвратительным месивом мяса, костей и грязи, которое прежде было коленом Ганса.
— Один шанс из десяти у него есть, — объявил хирург, — парень крепкий. Но я не стану тратить на него время, за которое можно спасти того, у кого шансов больше. Клаус, уноси лейтенанта, мне резать надо.
— Герр Миних, — взволнованно произнес Войцех, — вы меня не поняли. Дайте мне договорить, пожалуйста. Фрау Эрлих никогда не простит ни себе, ни ребенку, что Ганс занял ее место в строю. Она…
— Позвольте-ка, — перебил его Миних, — неужто фрау Эрлих…
— Корнет Клара Леттов. То есть, Клара Лампрехт, — поправился Войцех, — они осенью поженились, доктор. А тут снова война.
— Хорошо, — кивнул хирург, — я попробую. Но сначала — корнет. Так будет быстрее.
Миних подошел к столу, на котором стоял потертый кожаный чемоданчик, полный зловеще поблескивающих острых предметов непонятного Войцеху назначения. Санитары уже привязали корнета к креслу широкими ремнями, и перетянули обнаженную ногу выше колена жгутом — толстой полосой джутовой ленты, затягивающейся с помощью металлического винта.
— Время засеките, лейтенант, — посоветовал молодой помощник хирурга, проверяя крепость ремней, — герр Миних — один из лучших армейских хирургов в Пруссии.
Операция проходила всего в паре шагов от Шемета, стоящего рядом с носилками. Миних сел на табурет рядом с корнетом, держа в руке изогнутый нож, размером чуть поменьше крестьянского серпа, и сделал первый надрез, ведя лезвие от себя, вкруговую, а потом к себе, по направлению к сердцу. Помощники немедленно растянули разошедшуюся кожу в стороны от разреза, обнажая мышцы, на нижней кромке проступили обильные капли крови, но рана осталась чистой. Еще парой движений Миних разрезал упругие
