после их лекции возникла одна из наиболее ожесточенных дискуссий.
Пытаясь определить «единство настроения, существующее помимо споров и расхождений» в течении антигуманистической мысли, «Мысль 68» стремится провести «безжалостный демонтаж французского гуманизма, французского хайдеггерианства и фрейдизма во французском стиле», а затем призывает к «обновлению подлинно критической философии»[947]. Фуко, Деррида, Лиотар, Бурдье, Альтюссер и Лакан – вот основные мишени этого ликвидационного мероприятия, идеологические посылки которого достаточно ясны. Четвертая глава полностью посвящена Деррида, творчество которого называется «гиперболическим повторением» Хайдеггера. С точки зрения Ферри и Рено, все можно свести к нескольким предельно простым формулам: «Если… Фуко = Хайдеггер + Ницше и если можно сказать… что Лакан = Хайдеггер + Фрейд, то французское хайдеггерианство допустимо определить формулой Деррида = Хайдеггер + стиль Деррида»[948]. Долой исследования Руссо, Гегеля, Гуссерля, Левинаса и многих других: если верить двум этим авторам, между Деррида и его образцом «различие всего лишь в риторике»:
Таким образом, французское хайдеггерианство будет заниматься исключительно символизацией онтологического различия. Французским, и очень даже французским, оно будет лишь в силу своего вкуса и таланта к производству литературных вариаций на заимствованную философскую тему, простую и, кстати говоря, довольно бедную. Этот вкус и этот талант, тесно связанные с некоторыми чисто французскими особенностями доступа к философскому дискурсу (сочинениями, подготовительными курсами, агрегацией), удалось поставить на службу одному из наиболее странных упражнений в повторении, какие только знала интеллектуальная история[949].
Несмотря на грубость анализа, книга окажет достаточное влияние на общественное мнение, чтобы Деррида вернулся к ней через 15 лет после ее выхода в работе «О чем завтра…», диалогах с Элизабет Рудинеско[950]. Ко времени публикации «Мысли 68» Элизабет Рудинеско и Деррида помирились друг с другом после многих лет недоверия. Она рассказывает об этом так: «После того как я набросилась на него на второй конференции в Клюни, неосторожно сблизив его тезисы с тезисами Карла Густава Юнга, Жак Деррида относился ко мне с прохладцей. На встречах „Confrontation“ каждый раз, когда я брала слово, Деррида не скрывал своего раздражения. Но первый том „Истории психоанализа во Франции“ вышел в 1982 году, я работала над вторым, в котором, как я чувствовала, он будет главным героем, так что мы должны были преодолеть этот старый конфликт. На нашей первой встрече в Рис-Оранжис в марте 1985 года он спросил меня, какую роль я отводила ему в своей книге. Я сказала ему, что он принадлежит к числу самых важных интерпретаторов Фрейда, перечислив все его тексты, в которых речь шла о последнем. А были ведь еще его отношения с Лаканом, Леклером, Абрахамом и Терек, не говоря уже о Рене Мажоре… Наши беседы становились все свободнее. В частности, он подробно рассказал мне о нескромной выходке Лакана, связанной с его сыном Пьером»[951].
Деррида просит дать ему прочитать все части, его касающиеся, но вносит в них лишь незначительные поправки. Элизабет Рудинеско со своей стороны проясняет в своем изложении весьма специфическую позицию Деррида:
Чем больше я продвигаюсь вперед, тем больше понимаю ваше значение для французской истории психоанализа второй половины века. Думаю, что в вашем отношении к «вопросу Фрейда» ваше место (а не ваши теории) сравнимо с местом Бретона довоенного периода: дело в ваших постоянных и противоречивых вопросах. Наконец, вы единственный, кто задал вопросы работам Лакана, но не как мим, не в модусе повторения, обожания или же просто отвержения[952].
Верность Деррида Луи Альтюссеру, другой жертве «Мысли 68», остается неизменной. В июле 1983 года Альтюссер без особого шума переехал из клиники Суази в свою квартиру на улицу Люсьен-Лёвен в 20-м округе. Но ситуация остается довольно сложной. «После снятия постановления об изоляции, – объясняет Этьен Балибар, – произошел своего рода скандал, раздутый Le Figaro. Когда опубликовали его адрес, мы очень встревожились. На входе в здание было указано ложное имя – Берже. В психическом плане Альтюссер оставался очень нестабильным, часто приходилось возвращаться в клинику. Я вспоминаю об одной фазе маниакальной экзальтации, когда Деррида оказал на него решающее воздействие. Альтюссер заявил нам, что хочет громкого возвращения и что надо арендовать помещение в конференц-центре „Mutualité“, чтобы организовать там встречу по теме „Коммунизм сегодня“. Это намерение испугало нас, поскольку такое мероприятие снова стало бы причиной для всплеска ненависти. Но Луи и слышать ничего не хотел. Мы вместе с Деррида по опыту знали, что нет другого решения, кроме как госпитализировать его, пока не началась депрессивная фаза. Несмотря на все мои усилия, мне не удалось его убедить. Но удалось Деррида за одну-единственную встречу, что многое говорит об их отношениях. Если честно, я считаю, что никому другому это бы не удалось»[953].
Несмотря на все более тяжелые обязанности и все более многочисленные поездки, Деррида продолжает регулярно встречаться с Альтюссером. Порой их замечают вместе, когда они прогуливаются по кладбищу Пер-Лашез, в двух шагах от дома Альтюссера. Их разговоры свободнее и глубже, чем в прошлом. Альтюссер принялся читать или перечитывать Ницше, Гуссерля и Хайдеггера. Когда он более или менее в форме, он охотно обсуждает их с Деррида, о чем последний расскажет в интервью Майклу Спринкеру:
Альтюссер всегда очень интересовался Гуссерлем и Хайдеггером, но на публике он никогда этого не показывал… Для Альтюссера Хайдеггер – это, если я могу позволить себе сказать в несколько грубой форме, великий и обязательный мыслитель нашего столетия… Сколько раз он говорил мне в последние годы, еще в больнице: «Слушай, надо, чтобы ты рассказал мне о Хайдеггере. Надо, чтобы ты обучал меня Хайдеггеру»… Хайдеггер был для него важным (устным) ориентиром, и он никогда не принадлежал к числу тех, кто пытался осмеять или разоблачить мысль Хайдеггера, даже по известным вам политическим причинам. Но вы знаете, что определенная конфигурация, можно даже сказать, зачарованность марксизма и хайдеггерианства друг другом – одно из наиболее значимых явлений этого века, и мы еще не закончили его обдумывать, а может быть, даже по-настоящему еще и не приступили[954].
В марте 1985 года, как раз когда Мишель Деги тщетно пытался ввести Деррида в Gallimard, последний возобновил отношения с Мишелем Делормом, главой издательства Galilée. Именно он опубликовал в 1981 году материалы конференции «Концы человека», и у него, что вполне естественно, через два года вышел текст лекции, прочитанной там Деррида, – «Об апокалиптическом тоне, некогда принятом в философии». Но теперь речь идет о другом. Деррида пишет Жану-Люку Нанси о том,
