Ознакомительная версия. Доступно 29 страниц из 142
Он считал себя и неудавшимся писателем. Помимо романов, он написал две примечательные биографии, одну о сэре Роберте Уэйли Коэне, вторую – труд монументального масштаба и сложности – о Маркусе Сэмюэле, основателе «Шелл». Кроме того, из-под его пера вышли книга путешествий, коллекция эссе о Котсволде, история Суэцкого кризиса, ставшая бестселлером.
Скажем без обиняков: Энрикес – это не Диккенс, но пишет он лаконично, ясно и ярко и всегда прекрасно владеет материалом, так что, даже когда он описывает хаос сорванной военной операции, читатель не теряет нить повествования. Его персонажи – прекрасно выписанные, настоящие, живые люди, не всегда, может быть, приятные, но неизменно интересные. Они – дело рук и ума опытного творца и художника, и, если бы он хотел полностью посвятить себя литературе, нет никаких сомнений в том, что его сочинения принесли бы ему значительный доход.
Как и многие полковники у себя в округе, он был местным «васанским быком», членом местного приходского совета, президентом местного крикетного клуба, завсегдатаем местных рынков и ярмарок, скачек и охотничьих балов. Это не был солдафон с красным лицом и бычьей шеей. По его виду сразу можно было сказать, что это человек культурный и утонченный, но в остальном он в своем твидовом костюме, видавшей виды шляпе, вечных коричневых водонепроницаемых башмаках, куртке, непроницаемой для колючек, он был такой же частью местной округи, как желтоватый котсволдский камень. Однако иногда по приближении Шаббата он вдруг вспоминал, что он еврей. А такое, как рассказывает его дочь в трогательном биографическом фрагменте, бывало нечасто: «Отец мой был очень либеральным иудеем и, хотя считал важным долгом участвовать в жизни английских евреев… редко ходил в синагогу или навязывал эту обязанность родным. Сыновьям он неопределенно советовал выучить иврит, и примерно раза два в год в его доме в котсволдской глубинке случался непривычный и несколько смешной эмоциональный всплеск, когда в пятницу вечером зажигались свечи и внезапно доставались на свет покрытые пылью молитвенники».
Роберт не мог назвать себя ни верующим, ни неверующим, но все же он верил в преемственность. Этой веры и глубокой гордости за предков было достаточно, чтобы он принимал активное участие в жизни общины. Он был вицепрезидентом Реформированной синагоги, вице-президентом Ассоциации еврейской молодежи, членом совета Ассоциации английских евреев, но что выделяло его из остальных членов касты и особенно из потомков сефардов, которые некоторое время назад поддерживали еврейскую организацию его дяди, так это то, что он был не просто сионистом, а страстным сионистом.
Он пришел к сионизму довольно поздно, и туда его привело не религиозное чувство или сознание еврейской истории, а восхищение израильской армией, ее боевыми достижениями, а также блицкриг на Синае 1956 года, который он описал в своей «Сотне часов до Суэца». Глядя на израильскую армию, ее смелость, воинственность и гениальную способность к импровизации, он не только вновь пережил свои лучшие дни, он наконец-то примирился с чем-то в самом себе.
Вопреки всей гордости за предков, Энрикес довольно неоднозначно относился к своему еврейству. Это можно увидеть в том, как он описывает кучку ортодоксальных иудеев, замеченных им в кипрском аэропорту: «Трое новоприбывших не делали честь человечеству… Это были молодые мужчины с нездоровым блеском прозрачной кожи своих заросших бородами лиц, с грязными колечками волос и в странной одежде… Словно три злобных черных создания, больше похожие на хищных птиц, чем на зверей, кивая меховыми шапками куда-то в центр своего кружка, их сила как шутка, понятная только своим».
Его отвращение к этим «трем упырям», как он назвал их, могло иметь источником ненависть к ортодоксальному, но, возможно, сам факт, что он еврей, вызывал в нем ощущение неполноценности, мучившее его на протяжении такой большой части его жизни, и страх, что ему не хватит смелости или выдержки. Еврейская история для тех, кто не разбирается в ней глубоко, представляет собой одно долгое, сплошное мученичество, и уже при своей жизни Энрикес видел, как волна за волной прибывают беженцы, белые от ужаса, мечущиеся туда и сюда, беспомощные, беззащитные, гонимые в своем бегстве. Именно такими видели себя многие евреи до появления Израиля, и эта картина весьма напоминает портрет Ламего кисти Энрикеса.
И вдруг она изменилась. Успехов в войне 1948 года Израиль добивался методично, без спешки и драматизма. Но Синайская кампания 1956 года сверкнула как молния. В считаные дни египтяне были разбиты, и Израиль стоял у канала. В тот момент Энрикесу, наверное, казалось, что его молитва в школьной часовне в Рагби, «Господь Бог Израилев, помоги твоему народу.», наконец-то услышана и Ламего отомщен.
Глава 28
Последнее поколение?
Газеты были согласны, что это блестящий выбор, но не могли согласиться в своей характеристике его личности.
В октябре 1970 года премьер-министр Эдвард Хит учредил так называемый Центральный орган повышения эффективности – комиссию специальных советников, который анализировал и оценивал курс, рекомендованный кабинету министерствами, и поставил во главе лорда Ротшильда.
Имя было известное, а человек – нет, поскольку Натаниэль Майер Виктор, третий лорд Ротшильд, чурается постороннего внимания, как отшельник. Репортер «Санди таймс», который пытался разузнать о нем хоть что-нибудь, не нашел ничего особенного: «Если расспросить о Викторе Ротшильде его друзей, они дают ему очень разные оценки: гений, олух, ученый-одиночка, светский человек, озлобленный неудачник, пережиток старого Блумсбери, ярый перфекционист, персонаж из плохого романа Скотта Фитцджеральда и невероятно способный организатор. Однако все они соглашаются в том, что учетверенный вес его имени, происхождения, денег и ума делает его одной из самых сложных личностей современного мира».
Он унаследовал от деда долю его грубости, вошедшей в поговорку, но может быть и необычайно обходительным. Пожалуй, он больше уважает людей с характером, нежели с положением. Как-то раз один редактор попробовал встретиться с ним, не предупредив заранее, но получил от ворот поворот, однако молодых журналистов он принимал с теплом и добродушием. Он переменчив и непредсказуем. Ричард Кроссмен, бывший министр кабинета, несколько раз встречавшийся с ним, заметил в газете «Нью стейтсмен»: «Уговорив Виктора Ротшильда уйти из „Шелл” и возглавить свой новый мозговой трест, Тед Хит тем самым воспользовался опасным советом и посадил, так сказать, „тигра в танк”. Это новый вид воина из Уайтхолла, сочетающий в себе выдающиеся научные заслуги и энергию управленца с диалектической бесовщиной, которая при всякой встрече (почти) лишает меня дара речи. Это Линдеман и Балог[109] в одном флаконе, притом усиленные налетом сардонического магнатства. Фурии, разбуженные „профессором” при Черчилле и Томасом Балогом во время его пребывания в кресле премьер-министра, – это ничто по сравнению с теми скандалами, которые, вне всяких сомнений, разразятся, как только лорд Ротшильд всерьез возьмется за дело под защитой секретариата сэра Берка Тренда. Я поздравляю премьер-министра с этим в высшей степени рискованным назначением».
Ознакомительная версия. Доступно 29 страниц из 142
