Когда обходившие лагерь офицеры оказывались поблизости, Аксели прятали в повозке под попоной, и парни, лениво зевая, стояли вокруг, опираясь на борта повозки и закрывая его собою. Потому что финская Красная гвардия была едва ли не единственной в мировой истории армией, командирам которой пришлось расплачиваться головой за то, что они были командирами. Они отдавали головы не по доброй воле, но у них не было другого выхода. Целыми днями, а в особенности по вечерам гремели ружейные залпы в окрестном лесу.
К концу пятого дня среди пентинкулмовцев возникла тревога.
— Аптекарь... гей... прячься, ребята...
Но было уже поздно. Земляки успели подойти слишком близко.
— И Арво с ними... и сын Юллё.
— Ага... Так вот вы где?
Вместе с прибывшими подошли офицеры, и аптекарь указал на Аксели.
— Этого человека мы требуем в первую очередь.
— Он вам известен?
— Превосходно. Так, Коскела, там дома очень многие хотят видеть вас.
Аксели молча встал. Затем взяли Ууно Лаурила. Тут между прибывшими и офицерами возник разговор. Аксели заметил, что они поглядывают на него, и даже различил слова:
— Его мы не отдадим... если так, то его показания могут представлять особую ценность... Вы можете письменно представить о нем сведения... Нет, вы, конечно, сразу же расстреляете его, тогда как мы через него можем получить важные данные относительно многих других...
Аксели слушал их препирательства, не понимая толком смысла реплик. Наконец, Уолеви сообщил ему решение:
— Дело Коскела будет разбираться здесь. Но Лаурила отправляется с нами.
Аксели это было все равно, хотя на самом деле это означало для него некоторую отсрочку. Больше всего ему хотелось сейчас спросить о доме, но он понимал, что ему не стали бы отвечать. Он продолжал стоять неподвижно, молча, с опущенными глазами. Что, если все-таки спросить? Может, у Арво? Однако ему не пришлось выдавать своих чувств, потому что Уолеви сам сказал:
— Там надо было бы выяснить с вами кое-какие вопросы, но они выяснятся и здесь. Конечно, ваше место там, где находятся Халме и оба ваших брата.
— Где же они находятся?
— В земле. И вы скоро отправитесь туда же.
Это известие почти не задело его сердца. Все в нем как будто оледенело. На лице его ничего не отразилось. Арво подошел к Ууно:
— У нас имеются кое-какие счеты.
Ууно стоял, засунув руки в карманы. Он ответил так же, как тогда, на горе Кетунмяки :
— Пошли.
Белые смотрели злобно-сдержанно. Все же аптекарь, кивнув еще на Аксели, сказал тихо офицеру:
— У него, по крайней мере, два убийства на совести. Один из самых опасных.
Потом спросили, где сельский взвод, и Элиас ответил:
— Мы не знаем. Мы держались своей группой, они отбились от нас.
— Ничего, найдутся. Да и вас не забудем.
Когда они уходили, Ууно обратился к Элме. Услыхав слова Уолеви, она спряталась за повозку и плакала там, сжавшись в комочек. Ууно окликнул ее по имени, и Элма открыла лицо.
— Не поминай лихом.
Он сказал это тихо, потом снова засунул руки в карманы и пошел, гордо покачивая плечами. Элма снова сжалась комочком, крепко закусив зубами уголки платка.
Один из офицеров сказал Аксели:
— Вы командир роты, почему же вы не объявились?
— Не спрашивали.
— Хм. Следуйте за мной.
Офицер не повышал голоса, не сердился и не раздражался. Аксели побрел следом.
У выхода из лагеря было шумно. Одни уходили, другие приходили. Пленных сортировали по разным группам и уводили их куда-то под конвоем. Офицер указал Аксели:
— Туда.
Их повели за город, по дороге, идущей в гору. По сторонам дороги собралось много обывателей, они осыпали пленных бранью и угрозами. Какая-то хорошо одетая женщина, по-видимому, из господ, истерично визжала:
— Убейте их, убейте их!..
Аксели надвинул шляпу на глаза, чтобы не видеть этих искаженных злобой лиц. Он искал одиночества. В опустошенной, оледеневшей душе было лишь одно единственное желание: «Хоть бы уж расстреляли поскорей».
III
— Это слышно за пятой казармой.
К этому невозможно было привыкнуть, хотя они слышали это гораздо чаще, чем получали хлеб свой насущный.
Пленники помещались в тесном карцере. По очереди они пытались спать на цементном полу — лежать одновременно всем не было места. Каждый день кого-нибудь выкликали и уводили, но это не приносило облегчения, потому что вместо ушедших тотчас вталкивали новых узников. Люди не успевали даже познакомиться.
Аксели лежал, была его очередь. Он лежал на боку, уткнувшись лицом в стену. Каменная стена была холодная, и он касался ее губами, стараясь вдыхать с ее поверхности более прохладный воздух. Время от времени он с трудом делал глотательное движение. Это было почти невозможно от жгучей сухости в горле. Жажда и голод причиняли уже физическую боль. Час тому назад один парень, подпиравший стену, начал бредить. Ухая и чертыхаясь, он стал хлестать себя воображаемым березовым веником. От жажды и духоты у него началось помешательство, и в бреду ему представлялась парная баня.
Голод стискивал желудок, подступая к горлу изжогой. Это напоминало колики, и у многих действительно начинались колики и понос. Получаемый раз в день кусок хлеба размером в палец да ржавая салакушка превращались в больных животах в зеленую, смешанную с кровью слизь, которая судорожно извергалась из человека, прежде чем тот успевал добраться до стоявшей у двери параши. Зловонный воздух почти не содержал кислорода, потому что окно не открывалось. Один раз его открыли самовольно, и кто-то из заключенных подтянулся подышать. Он успел сделать, может быть, два глубоких вдоха, затем часовой выстрелил в него. Труп свалился вниз.
Кожа пожелтела, и все тело обливалось холодным потом. Время ползло медленно-медленно. Когда начинали вызывать, многим уже не терпелось услышать свое имя. Но здесь в камере они охраняли жизнь друг друга. Если кто-нибудь отрывал полосы от рубахи и слезно просил, умолял, чтобы ему дали повеситься, этого не разрешали.
Много дней Аксели ждал тех допросов, о которых говорили тогда в лагере, но при поступлении в эту казарму у него спросили лишь, кто он такой, и больше ни на какие допросы не вызывали. Он уже пережил в камере всех жильцов.
Вот наконец отворилась дверь. Все затаили дыхание.
— Есть тут следующие лица?
Стали выкликать по списку, и пятым Аксели услышал свое имя.
— Коскела, Аксель Йоханнес, родился двадцать шестого марта тысяча восемьсот восемьдесят седьмого года.
Да, это был он.
