Когда Марика показала Константину свою диссертацию, он отреагировал неожиданно: попросил объяснить ему некоторые связанные с финансами темы. Марика согласилась, и они принялись за дело уже на следующий день. Она принесла в уютное кафе несколько книг по финансам и примерила на себя роль преподавателя. Сначала ей казалось, что подобная просьба — это всего лишь повод для того, чтобы стать ближе, но она ошибалась. А через некоторое время спросила своего «студента», изучал ли он экономику и финансы до этого — при его занятости было невозможно освоить такое количество материала самостоятельно. В ответ на это Константин покачал головой, ответив, что его просто интересует финансовая сфера, а потом признался, что когда-то подумывал поступить на заочное отделение экономического факультета. Марику это не удивило, и она считала, что он преуспел бы: новую информацию Константин схватывал налету, а если чего-то не понимал, то достаточно было объяснить ему еще раз.
Марика всегда считала себя прилежной студенткой: об этом говорил и отличный диплом бакалавра, и степень магистра, которую она планировала закончить не хуже, но его упорство и усидчивость каждый раз поражали ее. С такими подарками природы, как великолепная память и умение воспринимать большое количество новой информации, он мог бы стать лентяем, полностью положившись на эти дары, как делают многие. Но он с такой педантичностью делал все задания, так упрямо докапывался до сути во всех непонятных темах, что Марика даже немного завидовала ему.
Она влюбилась в него гораздо раньше, чем осознала, что влюблена. Это произошло незаметно — так, как приходят день и ночь, по велению каких-то природных сил. Ей было так легко с ним, что порой она ощущала его частью себя, кем-то, кто дополняет ее. Она все чаще ловила себя на мысли, что ее восхищают некоторые черты его характера и видела в этом стимул для того, чтобы развить их и в себе. Константин притягивал ее тем, что в нем все было равновесно: духовное гармонировало с интеллектуальным и физическим, и он тщательно поддерживал это равновесие, уделяя всем областям должное внимание. Все в нем было естественно, без единого намека на фальшь, хвастовство, бахвальство. Он был полон чувства собственного достоинства, уверенности в себе, но при этом никогда не изменял своей вежливости. Эта сила и подкупила Марику: спокойная, казавшаяся бесконечной, как океан, подпитываемая изнутри, а не такая, которую черпают из окружающих. Константин был состоявшимся человеком, отдельной ячейкой, которая хоть и находится среди других ячеек, но имеет твердое, как сталь, ядро, на которое нельзя воздействовать снаружи.
Пару недель Марика размышляла о том, стоит ли ей первой заговаривать о своих чувствах. Впервые в жизни она боялась ответа «нет». Точнее, впервые в жизни она задумалась о том, что мужчина может ей так ответить. В том, что Константин влюблен в нее как мальчишка, она не сомневалась: он умел скрывать усталость, головную боль и плохое настроение, но это у него скрывать не получалось. Она выключала свет в спальне и долго лежала без сна, думая о том, что в последнее время ей хочется оставить учебники по финансам и поцеловать его — и от этих мыслей внутри оживало что-то щемящее и сладкое. Пару раз Марике в голову приходила мысль о том, что при всех его знаниях, интеллекте и способностях он окажется плохим любовником. Но в это она не верила, ибо знала: плохие любовники — это либо выдумка неумелых любовниц, либо результат близости без любви.
Когда после долгой болезни Марика решила пригласить Константина к себе домой, то весь день провела в приготовлениях. Был перерыт весь гардероб, были выпотрошены все коробки с обувью. Наконец, Марика краем глаза заметила в шкафу купленное пару месяцев назад платье, которое еще ни разу не надевала — оно было слишком вызывающим. Она достала платье, оглядела его и после недолгих раздумий остановила выбор на нем. Потом она возвращалась к этому моменту и думала, что была слегка не в себе. Во всяком случае, когда она открывала дверь своему гостю, ее легонько потряхивало — то ли от предвкушения того, что будет дальше, то ли от волнения.
Наверное, в тот момент она и Константин испытали то же самое: непреодолимое притяжение, напоминающее электрический разряд. Марика уже забыла про приготовленный ужин, и в ее голове носилась только одна мысль: почему они тянули, находили какие-то отговорки, откладывали момент, которого оба так ждали? Зачем она так долго выбирала платье, ведь она могла открыть ему дверь без одежды, и он бы понял все, что должен понять? А он целых полчаса отглаживал свой воротничок специально для того, чтобы ее подразнить? Ей мучительно хотелось схватить его за рубашку и рвануть так, чтобы пуговицы разлетелись по полу, но Марика этого не сделала. Она медленно расстегивала пуговицы одну за другой, глядя ему в глаза, и пыталась осознать, что происходящее реально, а не является плодом ее воображения.
На вопрос о том, что являет собой хороший любовник, Марика вряд ли смогла бы дать конкретный ответ. Тот, кто чувствует женщину, понимает, что ей надо, без слов, думает сначала о том, что доставляет удовольствие ей, а потом уже себе? С того вечера к этому списку прибавился еще один критерий, о котором Марика до этого не думала.
Ощущения в процессе занятия любовью представлялись ей волной, которая то поднимается, то опускается, в конце концов, достигая своего пика. Но ей никогда не приходилось испытывать ощущение, которое можно было бы назвать вторым дном, путем к чему-то, что находится выше пика этой волны.
В первый раз, как ей показалось, Константин был немного нетерпелив, но для нее приоткрылась завеса над этим ощущением. Марика и не представляла, что такое возможно: каждый раз, когда она прижималась к нему и сосредотачивалась на ощущениях в стремлении сохранить их хотя бы на пару минут, внутри открывалось что-то новое, по глубине не сравнимое с испытанным раньше. Марика вряд ли нашла бы слова для того, чтобы описать эти ощущения. Она могла только восстановить в памяти обрывки, которые без труда складывались в цельную картину и заставляли испытать это чувство снова.
Она помнила, как откидывала голову на подушку, подставляя поцелуям шею и не убирая с лица растрепавшиеся волосы, просила его не останавливаться, хотя через долю секунды уже пыталась увернуться и умоляла его: «Пожалуйста, не надо, еще чуть-чуть — и я точно сойду с ума!», а потом мешала венгерский с польским, говоря сущую бессмыслицу. Когда же Константин, которого она уже несколько раз за эти долгие — сколько же прошло? — минуты успела назвать и мучителем, и чудовищем, и любимым, позволил ей разбить стены этого бездонного лабиринта, она прикусила губу до крови, безуспешно пытаясь сдержать рвавшийся наружу крик, и на несколько секунд потеряла сознание. Он изучал ее лицо — изучал так, будто смотрел на самую красивую в мире картину — после чего наклонился к ней и поцеловал.
— Я не испытывал подобного ни с одной женщиной, — сказал он, и Марика, которая в другой момент сочла бы эту фразу верхом пошлости, если не откровенной ложью, безмолвно кивнула. Она бы могла ответить ему то же самое, но сил для того, чтобы говорить, у нее не было — она чувствовала себя абсолютно опустошенной. Что не мешало ей думать о том, что это будет длинная ночь, и она не испытала и малой доли того, что ей предстоит испытать.
