Генерал посмотрел мне прямо в глаза и глухо произнес:
— И тогда я понял, что люблю твою мать, но, пока не найду тебя, я буду недостоин ее любви и не могу рассчитывать на ответное чувство.
Признаться, его откровение ошеломило меня, но где-то в закоулках души появилось и другое ощущение. Дважды после смерти отца мне слышался его голос, и оба раза он говорил, что пошлет мне кого-то. На мою долю выпало встретиться со многими прекрасными людьми, которые мне очень помогли, но именно в ту секунду я поняла, о ком говорил отец.
— А как вы нашли меня? — спросила я.
— Когда мы добрались до моря, оказалось, что советские войска патрулируют и побережье. Мы решили, что ловушка захлопнулась, но нет худа без добра. Нам удалось устроиться на работу в санаторий, в котором летом отдыхали партийные чиновники. Там мы познакомились с Юрием Вишневским. С его помощью мы узнали, что русских из Шанхая эвакуировали в Америку. Через какое-то время твоя мать обратилась к нему с просьбой помочь нам перебраться в Москву. Она сказала, что в Москве жила ее семья и ей всегда хотелось увидеть этот город. Но я знал настоящую причину. Находясь в Казахстане, мы были отрезаны от остального мира, а в Москве все было бы по-другому. Туда приезжают туристы, дипломаты, бизнесмены, ученые. Люди, имеющие разрешение пересекать границу. Люди, которых можно подкупить или упросить. Три года назад мы переехали в Москву. Твоя мать устроилась работать в магазин, я — на завод, и в свободное время мы пытались выйти на твой след. Мы ходили гулять к Кремлю, на Красную площадь, в музей Пушкина, чтобы там познакомиться с иностранными туристами и дипломатами. Делая вид, что хотим попрактиковаться в английском, мы описывали им тебя. Кто-то соглашался помочь нам, но большинству просто не было до нас дела. Прошло много времени, однако никто из тех, к кому мы обращались за помощью, так и не откликнулся. И вот одна американка по нашей просьбе связалась с Русским обществом в Сан-Франциско. Оттуда послали запрос в МОБ и выяснили, что Аня Козлова была отправлена в Австралию.
Рассказ генерала прервался. По его щекам текли слезы. Он даже не пытался их вытирать, только моргал, глядя на меня.
— Можешь себе представить, как мы были рады, когда узнали об этом… Американка оказалась прекрасным человеком, она обратилась в Красный Крест в Австралии. Какая-то женщина, раньше работавшая в Красном Кресте, вспомнила, что в 1950 году к ней обращалась девушка, очень красивая, рассказ которой глубоко тронул ее. К сожалению, она тогда не смогла ей помочь разыскать мать, но записала для себя все ее данные, хотя это было запрещено правилами.
— Дейзи Кент, — сказала я, повернувшись к Ивану. — А мне всегда казалось, что она и не собиралась мне помогать!
Наверное, я приняла за равнодушие то, что на самом деле было сочувствием.
— Мы поняли, что очень близко подобрались к тебе, — продолжил генерал. — За эти годы твоя мать изменилась. Запас жизненных сил у нее иссяк, она постоянно болела. Но, узнав, что ты в Австралии, она как будто снова стала молодой, полной сил и энергии женщиной. Она готова была пойти на все, лишь бы наконец увидеться с тобой. Мы обратились к Вишневскому, с которым к тому времени были уже достаточно хорошо знакомы, чтобы доверять. Он согласился помочь мне с выездом, но предупредил, что твоя мать должна будет остаться в Москве как залог моего возвращения. Две недели назад я приехал в Австралию, Красный Крест оплатил мое проживание в гостинице. Мне удалось проследить твой путь от иммиграционного лагеря до Сиднея, но потом я застрял. В загсе мне не могли сообщить, вышла ли ты замуж, потому что это конфиденциальная информация, которую они не имеют права разглашать даже в таком случае, как у меня. Но я был настроен решительно и не собирался опускать руки, как это случилось в Шанхае. Однажды я в полном отчаянии сидел в своем номере в гостинице, когда под дверь просунули газету. Я поднял ее, стал листать и наткнулся на статью, подписанную «Аня». Я позвонил в газету, но женщина, с которой я разговаривал, сказала, что автора статьи зовут не Аня Козлова, а Аня Нахимовски. «Она замужем?» — спросил я. Женщина ответила, что, кажется, замужем. Я нашел твой адрес в телефонной книге. Что-то подсказывало мне, что это именно та Аня, которую мы столько времени ищем. Однако я не мог каждому русскому в Сиднее объяснять, кто я и чем занимаюсь, поэтому и решил написать тебе анонимное письмо.
Генерал глубоко вдохнул, утомленный долгим рассказом, и сказал:
— Аня, мы с твоей матерью все эти годы искали тебя, вспоминали каждый день. И наконец нашли.
20. Мать
Из динамиков гремела «Эй, ухнем» в исполнении хора Советской Армии. Ритм песни был монотонный, но мелодия захватывала. Пение сливалось с мерным гулом двигателей самолета. Вслушиваясь в мощные мужественные голоса певцов, я вспомнила людей, которые рыли могилу для моего отца в Харбине. По духу эта песня подходила намного больше им, а не Советской Армии. «Мама», — прошептала я облакам, проносящимся под крыльями самолета, словно залитый солнцем снежный ковер. Мама… В глазах стояли слезы. Я изо всех сил сжала кулаки. Небо было свидетелем самого важного события в моей жизни. Двадцать три года назад нас разлучили с матерью, и теперь, менее чем через день, мы должны были снова встретиться.
Я повернулась к Ивану, который одной рукой прижимал к себе Лили, а другой пытался удержать пластиковый стаканчик с чаем и не дать ему разлиться себе на колени. Для крупного мужчины в ограниченном соседними креслами пространстве это была непростая задача. Он почти не притронулся к еде, которая лежала перед ним на подносе: колбаса с чесноком, пироги и сушеная рыба. Если бы мы были в Австралии, я бы стала над ним подшучивать, спросив, что он за русский, если его желудок не переваривает такую типично славянскую пищу. Но шутки вроде этой годились для Австралии, в Советском Союзе так шутить было нельзя. Я принялась рассматривать лица остальных пассажиров: угрюмый мужчина в некрасивом костюме, несколько женщин с одинаковыми лицами. Что это за люди, мы не знали, но все равно были начеку.
— Давай я возьму Лили, — предложила я. Иван кивнул и передал мне дочь, подняв ее над подносом с едой и коленями. Он не отпускал малышку до тех пор, пока не убедился, что я крепко взяла ее. Лили одарила меня взглядом и надула губки, словно посылала мне воздушный поцелуй. Я потрепала ее по щеке. Я всегда так делала, когда мне нужно было как-то укрепить в себе веру в чудеса.
Я вспомнила корзинку с бельем, которая осталась дома на кровати в спальне. В ней лежали летние вещички Лили, разные слюнявчики, полотенца, наволочки. Это были единственные оставленные в беспорядке вещи в нашем доме, и я была рада, что мы не успели их разложить по полочкам. Благодаря этому у меня теплилось чувство, что наш дом по-прежнему был там, что в нем еще есть нечто такое, что нужно будет доделать, когда мы вернемся. Я сразу поняла, что в голове у Ивана были те же мысли, что и у меня. Когда мы обменялись взглядами, запирая на замок парадную дверь перед тем, как ехать в аэропорт, и он, и я подумали о возможном риске: а вдруг мы сюда уже никогда не вернемся?
