Но Августа уже описывала судьям, как умирающий Эдвард подозвал к своему изголовью Кларка:
— Мистер Кларк поднял настольную лампу, а я склонилась над мужем, чтобы не пропустить его последние слова. «Позаботьтесь о
моей жене... о моей дочери...» Язык у него заплетался, говорил он едва слышно, но достаточно отчетливо, что доказывает, какое доверие мой муж питал к мистеру Кларку...
Ей пришлось рассказать и про убийство Джойс: версия Августы оказалась, по меньшей мере, неожиданной. Кларк все устроил сам и заплатил душегубам.
— У меня не было ни малейшей возможности предотвратить убийство, но, даже предупреди я миссис Кларк, она бы ни за что не поверила, поскольку, к сожалению, была резко против меня настроена. Да, я знала, что мистер Кларк запрет собаку и в дом ворвутся люди, а также знала, что Абдул Латиф укажет злодеям на миссис Кларк. Лейтенант Кларк приказал задушить ее, чтобы не осталось отпечатков крови, а затем перевернуть все вверх дном, создав впечатление кражи со взломом, но, как выяснилось, его сообщники предпочли действовать по-своему... К несчастью, я не смогла этому помешать.
— Очень хорошо, миссис Фулхэм, - сказал прокурор, - но в таком случае как вы объясните следующий отрывок из вашего письма от 27 апреля 1911 года? Вот, послушайте:
«Ты ревностно заботишься о том, чтобы мне всегда хватало порошка, и твоя посылка пришла как раз в тот момент, когда я уже собралась попросить еще один пакет. Но, мне кажется, все эти снадобья действуют очень слабо. А ты как думаешь? Ты утверждаешь, что их следует давать регулярно, но признаешься, что не можешь подсыпать их миссис К. так часто и регулярно, как это необходимо. Тогда к чему все это, любимый? Твоей жене нужно что-нибудь другое, более действенное. Скажи мне прямо, что ты задумал?..»
— Я уже сказала, что писала под влиянием лейтенанта Кларка, я была просто игрушкой в его руках. Теперь я хорошо понимаю, что все его признания в любви были лживыми и притворными. Взываю к вашему милосердию и повторяю, что была совершенно не в состоянии помешать многочисленным злодействам мистера Кларка. Это все, что я могу сказать. И да простит меня Господь, как я прощаю мистера Кларка...
Августа говорила почти пять часов кряду, после чего ее отвели обратно в карцер - постаревшую лет на двадцать, изможденную, с застывшим безумным взглядом.
— Мне срочно нужно глотнуть рома, - сказал товарищ прокурора Ормрод, складывая документы, - впервые в жизни так ужасно тянет блевать.
9 декабря 1912 года мистер Дж.Б. Ормрод открыл процесс: лейтенант Кларк, миссис Фулхэм и Абдул Латиф обвинялись в убийстве миссис Кларк. Обвинение поддерживал сэр Чарльз Росс Элстон, защиту Кларка и миссис Фулхэм обеспечивал мистер Джордж Уиггинс, Абдул Латиф остался без адвоката. Первые двое обвиняемых потребовали, чтобы их судили как британских подданных, каковое требование не вызвало возражений. Несколько дней спустя эту пару также обвинили в убийстве Эдварда Фэрфилда Фулхэма, и судьи первого процесса приступили к параллельному разбирательству.
Зал суда был набит битком, тишина стояла сплошной стеной. Обвиняемых с первых же секунд захлестнуло волной ненависти, но подлинное негодование вызвали письма Августы. Публику возмутила не столько двуличность автора, сколько мольбы к всевышнему о помощи в преступлениях. Отвращение к богохульствам еще больше усилила растерянность суперинтенданта Уильямсона, читавшего эти письма, в которых пошлость соседствовала с роковой страстью.
Но эта будившая тайные желания страсть не могла сравниться ни с пламенным бунтом Беатриче Ченчи, ни с тигриной похотью, обуревавшей маркизу де Бренвилье. Неведомо для себя Августа оказалась в положении, которое долгие годы неосознанно подготавливала: задыхаясь в собственной оболочке, от внутренней замкнутости и скованности, вслепую барахтаясь в тесном коконе, она попыталась отрастить крылья, но слишком скудная материя подвела ее и бросила на произвол судьбы. Стремясь воплотить свой идеал, Августа сумела лишь околдовать холодное, слабое сердечко, заставив его биться сильнее. В преступлении она обрела чрезмерность, которая поначалу, казалось, позволила ей вознестись над собой, но теперь уже роль подходила к концу, и последний акт трагедии сопровождали ужасы тюремного заточения.
По крайней мере, миссис Фулхэм хватило вкуса, для того чтобы избежать слишком уж театрального выхода на сцену. Она села на скамью подсудимых в обычной одежде - конечно, изменившаяся и подурневшая, но с огромными сотами табачной вуали и розовыми
шелковыми розами на голове. Августа отводила взгляд от Кларка, пока тот твердым голосом давал показания:
— Я хотел немедля вызвать врача, но дочь умоляла не оставлять ее одну, и пришлось для начала ее успокоить. Поэтому примерно без четверти два я пришел в отель «Лорис» за майором Бьюкененом, который спросил, сообщил ли я о случившемся полиции. Я ответил, что не сообщил, так как обязан был первым делом известить его как своего непосредственного начальника. Мы вместе направились в участок, где с моих слов был составлен протокол, после чего мы в сопровождении констебля вернулись ко мне домой. Когда вошел майор, вызванный моей дочерью ассистент хирурга оказывал моей жене первую помощь. Я спросил майора, не следует ли перевезти жену в больницу, но он ответил отрицательно. Поскольку жену тошнило, я предложил дать ей противоядие, но майор заверил, что лучше оставить ее в покое. После ухода майора я написал рапорт в полицию, в точности совпадающий с показаниями моей дочери. Она говорит неправду, утверждая перед судом, что я запретил ей делать признания. Моя дочь также говорит неправду, уверяя, будто собаки в ту ночь не было в доме, поскольку, войдя в холл, я первым делом увидел нашу сучку Жюли. Я спросил дочь, лаяла ли собака, и дочь ответила, что нет. Я забыл уточнить, что вместе с дочерью мы обошли все комнаты бунгало, пытаясь выяснить, каким образом проникли грабители, и я обнаружил, что дверь, ведущая из чулана на веранду, была открыта. Я заметил, что моя постель перевернута вверх дном, а простыня исчезла. Позже ее нашли в чулане. Накануне вечером, передавая жене ежемесячную сумму на хозяйство, я призвал ее к осторожности, напомнив, что в окрестностях Агры орудуют разбойники. Я никого не нанимал для убийства своей жены. Грабители убили ее и завладели деньгами, которые я передал. Известно, что долгие годы моих детей настраивали против меня, но я невиновен в том, в чем они меня обвиняют.
Он утверждал, что Абдул Латиф тоже лжет - из простой злопамятности, ведь Кларк сурово обходился с ним на службе в госпитале. Что же касается показаний миссис Фулхэм о смерти ее мужа, они тоже лживы, так как были даны от любовной досады.
Настал черед Абдула Латифа. Он изъяснялся пространно и очень тихо, постоянно запинаясь и глухо кашляя.
— Мемсахиб Кларк была убита присутствующим здесь Моханом - мясником по профессии, которого специально нанял Сукха. Мохан взял с собой саблю с коротким клинком, которую хорошо наточил на камне, а затем погладил и поцеловал, как женщину. Сначала мы спрятались в строящемся доме, и Мохан с Сукхой потребовали денег, пригрозив меня убить: я пообещал, что им обязательно заплатят завтра, но сам испугался. Около часа мы добрались до бунгало мистера Кларка. Я дожидался под верандой, пока эти двое обошли дом с тыла. Внезапно залаяла Жюли, но в ту же минуту подъехал мистер Кларк на велосипеде. Сукха попросил убрать сучку, сахиб вошел, взял Жюли за ошейник и отвел в старый курятник. Потом мистер Кларк ушел, и мы проникли в дом. Мохан спросил меня, кто из двух женщин миссис Кларк, и я показал сквозь стеклянную дверь. В комнате мистера Кларка стояла лампа, и Сукха взял ее, чтобы посветить Мохану. Они хотели, чтобы я тоже вошел в комнату, но я испугался, что меня узнают. Тогда Мохан взял простыню и накинул мне на голову. Но я опять-таки остался в холле, хотя и видел все в дверной проем: Сукха держал лампу, а Мохан ударил мемсахиб саблей. Мемсахиб вскрикнула, и тогда он ударил еще раз. Мисс-сахиб тоже закричала, а мы убежали по неосвещенной дороге. Эти двое снова потребовали деньги, но я сказал, чтобы они не волновались: им заплатят завтра. На следующий день они ждали у госпиталя, но сахиб Кларк так и не появился, поэтому Сукха пошел к миссис Фулхэм...
