ныряли в колючий кустарник, рев неприятеля становился все громче. Я вернулся к изгороди, чтобы помочь последним беглецам, хватая одного стрелка за другим. Когда я вытащил последнего, общий смех прервал крик, пика пронзила стрелка сзади, прошла сквозь ягодицы и добралась до кишок. Мне удалось вытащить его наверх, но он оставлял кровавый след на траве, и, когда шум стих, стало ясно, что сражение на дороге продолжалось.
Я оттащил жертву в безопасное место, но его лицо побелело, он потерял сознание, и я подумал, что очень скоро он умрет.
У меня перед глазами вдруг замелькали образы мертвецов Этельбайта, чьи призрачные лица пугали еще сильнее из-за пронзительных криков раненых и звона мечей. Я повернулся к схватке и понял, что сойду с ума, если буду просто стоять и смотреть, как бесполезный глупец.
Я чувствовал, что должен действовать, поэтому обнажил меч и бросился в сражение.
В схватку меня толкнул не избыток мужества, а страх: я боялся, что не устою перед собственными ужасами. Реальность бойни была предпочтительнее фантомов моего воображения.
Мне не пришлось долго искать врага. Шеренги копейщиков потеряли стройность, и я побежал туда, где было меньше наших солдат, туда, где сходились полки Фладда и Грейса. Я проскочил мимо копейщиков и принялся сквозь изгородь наносить колющие удары мечом – в смутные тени вражеских солдат по другую сторону. Они делали ответные выпады в мою сторону, я схватил пику, которая пыталась меня достать, и попытался добраться до руки, что ее держала, но меч оказался слишком коротким, и мне оставалось только обороняться. Затем один из вражеских копейщиков упал у моих ног – кто-то сумел пронзить ему плечо, и он уронил оружие.
Я поднял ясеневый шест, воткнул меч в землю, перехватил пику обеими руками и сделал выпад в сторону противника, которого едва мог разглядеть, и чуть не выпустил оружие. Я почувствовал, как острие вошло в тело врага – я все еще его не видел, – и поднял пику, чтобы сделать новый выпад. Вражеское оружие со скрипом врезалось в доспех у меня на груди, я локтем отбросил его в сторону, ударил того, кто меня атаковал, и почувствовал, как двенадцатидюймовый наконечник пробил кирасу и пика, направленная против меня, выпала из ослабевших рук. Чтобы не дать врагу использовать ее, я схватил древко и отбросил пику себе за спину.
Сражение продолжалось, копейщики пытались перейти дорогу, а бойцы Фладда отстреливались, когда у них появлялась такая возможность. Шум стоял оглушительный: крики, выстрелы, звон оружия, я не слышал, когда во что-то попадал, и не понимал, какую часть тела врага мне удалось достать, или же просто задел доспехи.
Пока я продолжал наносить удары пикой, у меня начали уставать руки и плечи – сказывалось отсутствие тренировки, – и дыхание с хрипом вырывалось изо рта.
Постепенно сражение стихало. Никто не давал приказ об отступлении, но у врага закончились солдаты, готовые выйти на затопленную дорогу.
Стрелки с обеих сторон обменивались наполовину слепыми выстрелами, наши солдаты громко обвиняли противника в трусости и бегстве с поля боя, а я опирался на пику, едва дышал от усталости, и пот заливал мне глаза. Наконец горнисты с обеих сторон протрубили сигнал к отступлению, враг забросил оружие на плечи и стал отходить. Наши стрелки выскочили на дорогу и принялись стрелять им вслед, а потом ударили пушки Липтона. Солдаты с нашей стороны бросились на дорогу, чтобы собрать трофеи с мертвецов.
Я не хотел на это смотреть и уже начал подумывать о том, что мне следовало сделать доклад лорду Уттербаку, а потому взял свой меч, нашел лошадь, за которой все это время продолжал присматривать мальчик, и поехал туда, где возле перекрестка дорог увидел синий флаг.
На поле боя опустилась тишина, однако у меня в ушах все еще звенело. Я чувствовал себя странно, слушая стук копыт Неистового и поскрипывание моего кожаного седла после всепоглощающего шума сражения.
Я нашел Уттербака, который совещался с Рутвеном.
– Пройдет час или даже больше, прежде чем бастард Клейборн снова пойдет в наступление, – сказал Рутвен. – Нам нужно постараться как можно эффективнее использовать это время.
– Может быть, стоит снова предложить оркестрантам сыграть? – спросил лорд Уттербак. Он все еще немного задыхался, будто пробежал сотню ярдов, а его глаза метались по полю, словно он что-то искал, но никак не мог найти.
Рутвен приподнял брови:
– А почему бы и нет? Но я имел в виду, что необходимо накормить и напоить людей.
– Да, конечно. Превосходная мысль.
Лорд Уттербак развернул лошадь и направил ее к продовольственному складу, предоставив немного удивленному Рутвену следовать за ним. Мы вместе с лейтенантом и флагом от них не отставали. Как только Уттербак подъехал к складу, он сразу приказал загрузить в фургон сухари и сыр и отвезти провиант солдатам, отдыхавшим на поле сражения. Оттуда мы поскакали к пруду, чтобы напоить наших лошадей. Вскоре туда стали подходить за водой солдаты из разных отрядов, каждый нес с собой дюжину или даже больше бутылок, которые они быстро наполняли, чтобы никто больше не страдал от жажды.
Я снял шлем и наслаждался свежим воздухом, охлаждавшим вспотевшие волосы. Только сейчас, поднявшись по склону, я заметил, каким плотным стал туман от пороховых газов внизу, и с радостью наполнил легкие свежим, бодрящим воздухом.
Пока лошади пили воду, я доложил Уттербаку о том, как шло сражение на левом фланге.
– Мы понесли серьезные потери? – спросил он.
– Я так не думаю, – ответил я. – Кажется, у нас получилось очень неплохо, никто из наших солдат не обратился в бегство.
– На правом фланге все было так же, – сказал Уттербак и кивнул мне. – Спешившиеся драгуны нанесли врагу серьезный урон. Твоя идея оказалась просто превосходной.
– В следующий раз они будут готовы к такому использованию драгун, – ответил я. – Нам необходимо придумать что-то новое.
Мы остановились возле нашего лагеря, у каменных хижин, поесть сыра с сухарями и паштетом из гусиной печенки. Потом каждый из нас выпил по стаканчику бренди, а после того, как мы закончили, лорд Уттербак взял меня за руку.
– Я не знаю, что делаю, – сказал он. – Мой разум подобен пустому листу бумаги, и я не могу придумать, что на нем написать.
– У вас все отлично получается, – сказал я Уттербаку. – Ни один командир не сумел бы справиться лучше.
Я произнес эти слова совершенно искренне, потому что не видел, что еще мы могли бы предпринять. Но у меня сложилось впечатление, что лорд Уттербак мне не поверил.
– Я бы хотел находиться
