коснется. Она потянулась забрать ребенка, и Талиесин вернул маленького Мерлина матери. Потом они с Харитой вышли из зала.
Блез видел все и понял, что Хафган говорил правду. Воздев руки, он шагнул вперед и сказал:
— Внемлите и запоминайте, вожди Диведа! Вам возвестили царя. Однажды он придет за своим венцом. Не отрекайтесь от него, чтобы не было вам беды!
Поднялся взволнованный гул, словно разворошили пчелиный улей. Блез повернулся к остальным друидам и спросил:
— Кого вы видели, братья?
Один отвечал:
— Будущего короля Диведа.
Однако Блез, склонив голову, промолвил:
— Да, и более того. Вы видели, как величайший из нас склонился перед Властелином Света. Отныне делай так всяк, дерзающий на царство. Уже сейчас выстраиваются ряды, ибо близка битва. Счастлив живущий в наше смутное время.
Друиды подивились его словам, и один спросил:
— Как же может быть счастлив живущий во тьме, брат?
— Чему дивитесь? — спросил Блез. — Только тот, кто живет во тьме, способен познать и оценить свет.
Глава 17
Когда закончился пир в честь рождения Мерлина, знатные гости отбыли, увозя весть о рождении царственного младенца в дальние холмы и долы Диведа. Блез и друиды задержались еще на день, готовясь к путешествию на юг, где ждал известий Хафган.
В день их отъезда Харита подошла к Блезу и сказала:
— Не затруднит ли тебя передать весточку моему отцу, царю Аваллаху в Инис Гугрин?
— Я охотно сделаю и это, и много большее, — отвечал Блез. — Что ему передать?
— Передай, что я родила ему наследника. Что я… что мы хотим вернуться домой и будем ждать, чтобы он прислал нам знак своего расположения.
— Госпожа, я все это ему скажу, — пообещал Блез.
Тут подошел Талиесин, и все вместе вышли во двор, где ждали остальные друиды.
— Прощай, Блез, брат мой, — сказал Талиесин, тепло его обнимая. — Кланяйся от меня родителям. Скажи, что внук их здоров и скоро будет дома.
Харита задумалась над мужниными словами. Что он такого знает?
— Ты снова увидишь своего отца, — сказал Талиесин Харите, когда друиды ушли. — И познаешь радость — вложить свое дитя в руки того, кто ребенком держал тебя на руках.
Минули недели, на земле утвердилась весна. Прошли теплые дожди, и вновь зазеленели холмы. Почки набухли и выпустили побеги, ручьи вздулись и вышли из берегов. Харита кормила младенца и оправлялась после долгих месяцев, проведенных взаперти. Они с Талиесином разговаривали по многу часов, но, как ни хотелось ей узнать смысл происшедшего в зале во время пира, что-то ее останавливало: что-то в произнесенных им словах, в том, как он поднял их ребенка — словно жертву, предназначенную для заклания…
Серыми ветреными дождливыми днями и ясными солнечными, когда свет был как бледное густое масло, Харита ждала ответа от отца и тревожилась, что весточки все нет. Однако Талиесин, казалось, нимало не тяготился ожиданием: он по-прежнему пел у Пендарана и в городе, так что его слышали и многие простолюдины. В округе шептались, что владыка Алый Меч принимает у себя короля и королеву фей, за что те обещали богатство всем жителям Маридуна и окрестностей.
Близилось лето, Харита нет-нет да и поглядывала на дорогу к вилле — не скачет ли гонец от отца. Однажды, когда она гуляла с Мерлином во дворе, подошел Хенвас.
— Госпожа, — сказал старый слуга, — к вам человек.
Она быстро обернулась.
— От отца?
Хенвас пожал плечами.
— Он не сказал.
Она поспешила в зал, где увидела человека, с головы до ног закутанного в плащ. Он стоял сразу за дверью, спиной к ней.
— Мне сказали, что ты меня ищешь, — сказала она. — Вот я.
Он обернулся, и сердце ее упало — она ожидала увидеть знакомого, но это был кто-то чужой.
— Это ты зовешься Харитой? — спросил он.
— Я.
— Тогда это тебе. — Он сунул руку под плащ и вынул из кожаной сумы черное птичье перо.
Уставившись на перо, Харита спросила:
— И все? Ничего больше?
— Мне ничего больше не дали, — отвечал незнакомец, протягивая необычное послание.
— Царь Аваллах сам его тебе дал? — сказала Харита, принимая перо.
— Сам царь, — подтвердил незнакомец.
— Кто ты? — спросила Харита. — Я тебя не знаю.
— Ты и не можешь меня знать, — отвечал посланец. — Я с востока, из Логрии, но в последние годы много путешествовал. Две ночи я провел в Инис Гутрине. Когда же царь узнал, что я еду на юг, он передал мне перо со словами: «Отдай его моей дочери Харите, она в Маридуне». — Незнакомец небрежно пожал плечами. — У меня были дела в Каергвенте и Городе Легионов, не то я пришел бы раньше.
— Каково было здоровье царя, когда ты его видел?
— Я недолго с ним пробыл, но он принял меня учтиво — хотя увечье его терзало и ему пришлось лежать.
Харита кивнула и повертела в пальцах перо.
— Спасибо, — сказала она. — Благодарю за услугу и постараюсь тебя отблагодарить.
— Мне заплатили вперед, — отвечал вестник, склоняя голову. — Если у тебя нет ко мне других дел, я откланяюсь. — И с этими словами он торопливо вышел.
Харита не могла взять в толк, что значит черное перо. Когда вернулся Талиесин (он катался верхом с Пендараном и его сыновьями), она рассказала ему о гонце и о странном послании.
— Вот оно, — сказала она, протягивая мужу перо. — Вот так и он мне его передал.
Талиесин скривил лицо, потом натянуто улыбнулся:
— Видишь? Вот знак, который ты просила.
— Черное перо?
— Вороново перо. У нас говорят, что тот, перед чьим домом ворон каркал в безлунную ночь, умрет. Вороново перо — знак скорби.
Харита поежилась.
— Почему же ты говоришь, что я этого просила?
— Может быть, Аваллах хочет сказать тебе, что скорбит. Ему горестно без тебя. Время и брат Давид сделали свое доброе дело — он смирился с нашей женитьбой. Он очень сожалеет о былом и хочет, чтоб мы вернулись.
— Если так, почему он послал чужака? Почему не кого-то из слуг?
— Вот об этом мы его и спросим при встрече, — отвечал Талиесин. — Теперь уже скоро.
Перо так взбудоражило Хариту, что смысл последних слов дошел до нее не сразу.
— Так мы можем ехать домой?
— Конечно. Тронемся, как только будут готовы съестные припасы.
— Тогда завтра! — воскликнула Харита. — Едем завтра же!
Она сжала его руки и принялась звать Руну. Вскоре обе женщины уже углубились в сборы.
Лорд Пендаран опечалился, когда Талиесин сообщил ему о послании царя Аваллаха. Улыбка сошла с его лица, глаза потухли.
— Я давно знал, что наступит этот день, — сказал он, медленно кивая. — Но мне от этого не легче.
