ты сказал, кольцо погасло и пропало.
— Так и было.
— Значит, чья-то жизнь угасла, чтобы Поборник жил.
— Да, похоже на то, — отвечал Блез.
Остальные согласно загудели.
— Значит, придется вам поискать в другом месте, — сказал Талиесин. — Моя жена с ребенком живы и здоровы. Никто не умер здесь вчера ночью.
Блез развел руками.
— Я знаю лишь то, что видел на небесах.
Талиесин перестал ходить и остановился рядом с сидящим другом.
— Значит, должно быть другое толкование.
— Ты меня удивляешь, Талиесин. Почему мои слова так тебя взволновали?
Бард не стал отвечать на вопрос.
— Роды были трудные, мы почти не спали.
Блез пристально взглянул на Талиесина.
— Что ж, возможно, нам и впрямь следует искать в другом месте.
— Оставайтесь здесь и отдохните с дороги. Тебе есть что рассказать о странах, которые лежат за морем, и я хочу слышать все.
— И услышишь, друг мой, хотя бы мне пришлось говорить ночь напролет. Но прежде я должен видеть ребенка, если это можно устроить.
— Позже, — отмахнулся Талиесин. — Будет еще время.
Друиды удивились, но ничего не сказали. Оставшись наедине с Блезом, они спросили:
— Что с Талиесином? Почему он прячет младенца? Неужто нам не дадут даже увидеть его?
— У Талиесина должны быть свои причины. Мы не будем настаивать; нужно только ждать, наблюдать и верить, что все прояснится во благовремении.
Пендаран несказанно обрадовался, что под его кровом собрались сразу столько бардов, и распорядился устроить пир в честь новорожденного дитяти — на пять дней и ночей, чтобы каждый бард пел в свой черед. Блез учтиво согласился и испросил себе честь петь в последнюю ночь.
В первый день пира зал наполнила знать из ближайших селений — Пендарана по прозванию Алый Меч страшились и уважали, многие были его должниками и боялись его задеть. Так что собравшаяся толпа если не ликовала, то, во всяком случае, усердно демонстрировала веселье; большая часть ждала, что по ходу празднования выяснится главная, серьезная его причина.
Общество было поражено переменой в своем повелителе. Пендаран выглядел довольным, даже веселым, расхаживал между гостями, одаривал их, похлопывал по спинам, смеялся, шутил, подливал им меда из собственного рога.
— Что с нашим королем? — спрашивали они друг у друга. — Вторая молодость началась?
— Это западня, — шептали другие. — Он собирается увеличить подати.
— Нет, его околдовали, — говорили третьи. — Разве вы не слыхали о друиде, которого он взял в дом? Тут без ворожбы не обошлось.
Начался пир. Знатные мужи сидели со своим повелителем за высоким столом, ели и пили, но все время ждали подвоха. Пендаран терпел-терпел их натужное веселье и косые взгляды, потом как отодвинул стул да как грянул об стол рукояткой ножа:
— Да на пиру ли вы? Лица вытянутые — неужто мои хлеб-соль вам не по вкусу?
Они быстро заверили, что очень даже по вкусу.
— Так в чем дело?
Встал один из вождей, крепкий старец по имени Друз, подстриженный на римский манер.
— Если б нашелся здесь человек искренний, он бы сказал тебе, Алый Меч, о чем шепчутся в зале.
— Так скажи, я тебя слушаю.
— По правде сказать, мы все дивимся случившейся в тебе перемене и не можем уразуметь ее причин. Околдовали тебя? Или ты хочешь нас всех зарезать, пока мы будем пить за твое здоровье?
Пендаран Гледдиврудд в ярости уставился на старика, и все сидящие возле него подобрались. Король вонзил кинжал в доску, и тот остался торчать, дрожа. Друз выхватил из-за пояса нож, но перекошенное лицо Пендарана внезапно повеселело, а плечи затряслись от смеха.
— Да, так и есть! Я околдован! Да еще каким замечательным колдовством, сами увидите!
Друз выдохнул сквозь сжатые зубы.
— Так ты смеешься над нами?!
— Я смеюсь, потому что я рад, старый ты ворчун! Я рад, что впервые за много лет в этом доме родился младенец, и хочу отпраздновать это вместе с друзьями. — Он протянул руки к собравшимся. — Коли вы мне не друзья, уходите, я позову тех, кто еще умеет веселиться.
— Ты признаешься, что околдован? — спросил сосед Друза.
— Признаю, признаю! А что тут дурного? Все вы будете околдованы.
Ропот в зале усилился. Пендаран повернулся и указал на Талиесина с Блезом, стоявших у очага.
— Вот, — сказал он, — кто меня околдовал. Поди сюда, Талиесин.
Бард подошел, и Пендаран положил руку ему на плечо.
— Тот, кого вы видите перед собой, не таков, как остальные люди: голос его — само колдовство, и все слушающие подпадают под власть его чар. Но скажу вам со всей искренностью, друзья мои, жизнь моя стала куда приятней и веселее.
Друз устремил взор на барда и сказал:
— Тот, кто сумел произвести в нашем короле подобную перемену, — первейший из колдунов. Однако спрошу прямо, добра или худа желаешь ты нашему повелителю?
Остальные гости громко поддержали его.
Талиесин возвысил голос, так что он проник в самые дальние уголки зала.
— Неужели вы так глухи к доброте и холодны к радости, что разучились их узнавать? Неужели слепы ваши глаза, а уши закрыты для окружающего веселья? Неужто, пригубив вино, вы говорите: «Кубок мой полон праха» или, отпив: «Сладкое стало горьким, а горькое — сладким»?
Или вы забыли рождение своих сыновей и не помните, как ваши сердца бились от счастья? Неужели вы не собирали друзей и родичей возле очага, чтоб насладиться пением? Неужто вы все погрязли в такой тоске, что вам противен самый звук смеха? Или вы так ожесточили свои сердца, что дружеское касание для вас — касание ветра о камень?
Зал молчал, все глаза были устремлены на барда, чье лицо светилось потусторонним огнем. Слова его горели в их ушах. Все, высокородные и не очень, равно съежились от стыда.
Харита, которая вместе с Руной вышла к пирующим, стойла у лестницы с маленьким Мерлином на руках. Талиесин заметил их и протянул руку. Когда Харита подошла, он возгласил:
— Гляньте! Вот мой сын, который прославится больше всех ныне живущих! — И с этими словами, шагнув к Харите, взял у нее ребенка.
Талиесин поднял младенца высоко над головой и продолжал:
— Зрите, вожди Диведа, вот ваш царь! Други, грядет Темное время, но я держу перед вами свет. Смотрите хорошенько и запомните, дабы, когда придет тьма и вы в страхе забьетесь в свои берлоги, вы могли бы сказать народу: «Да, это темное и страшное время, но однажды я видел свет».
Все в изумлении смотрели на Талиесина. Никогда ни от кого не слышали они подобной речи. Харита тоже изумленно глядела на мужа, видя в его глазах страшный яростный свет, готовый спалить все, чего
