Святохной Святополковной расположился во главе праздничного стола. Рядом с ним поместился брат Мстислав с двумя взрослыми сыновьями, Даниилом и Владимиром. По другую сторону сидел богемский король Вацлав, брат почившей Елишки, шестнадцатилетний светловолосый юноша в изумрудного цвета кафтане, в тонких чулках на ногах, в бархатной шапочке с пером на голове. Из-за его спины выглядывали вислые седые усы старика Конрада Мазовецкого.
Плясали скоморохи, играла музыка, в ушах стоял неумолкаемый гул. У Льва вскоре закружилась голова — то ли от шума и криков, то ли от выпитого красного хиосского вина, то ли от усталости.
Он исподлобья хмуро взирал на оживлённых гостей, на буянившего излиха вкусившего мёда Конрада, на снисходительную брезгливую улыбку Вацлава, на Святохну, которая, запрокинув назад голову, заразительно хохотала в ответ на шутки придворного польского рыцаря. Обнажив худую шею с серебряным ожерельем, новоиспечённая галицкая королева аж вздрагивала от приступов безудержного смеха.
Пир закончился в вечерних сумерках. Гости разбрелись по хоромам, некоторые вконец упившиеся бояре громко храпели под столами. Уронив голову и бормоча себе под нос нечто невнятное, задремал старый Конрад.
— Завтра жду вас, господарь, у себя в шатре. Нам есть что обсудить, — сказал шёпотом Льву богемский король.
Изящной, холёной, казавшейся прозрачной рукой с долгими тонкими перстами, он держал серебряную чару с вином.
— Давайте выпьем, — предложил он и досадливо покосился в сторону Конрада. — А этого подсвинка следует привести в чувство.
Разговор на том кончился, Вацлав заговорщически подмигнул Льву и вскоре удалился. Следом за ним слуги вывели упрямо упирающегося Конрада.
Ночью Лев никак не мог заснуть и промаялся почти до рассвета. Под ухом его сопела своим длинным носом Юдифь-Святохна, рука её покоилась на его густо обросшей седыми волосами груди.
«Странно, опять мыслю об убиенном Ярополке. Святохна. Её бабка, княгиня Прибыслава Ярославна, доводилась князю Ярополку внучатой племянницей. Мир тесен. Всё в нём сплетено в тугой клубок. Кстати, Ярополк, кажется, первым из наших князей принял титул «короля Руси». Он был в годы изгнания в Риме, на приёме у папы, и получил из его рук грамоту, по которой папа передавал ему кормило правления «Русским королевством». И потом такая смерть! А сколько погибло от ножей предателей, от наветов и ковы правителей самых разных земель в самое разное время!»
— Что не спишь? — шепнула сладко потянувшаяся Святохна.
— Так. Думы разные, — отмахнулся Лев. Огладив её по распущенным волосам, он с усмешкой добавил: — Господарыня моя!
Довольная Святохна замурлыкала, как кошка.
...Утром Лев вместе с Мстиславом и опухшим от давешней попойки Конрадом сидел в шатре богемского владетеля.
Огромный великолепный шатёр, пурпурный, украшенный узорочьем, с золотистыми львами в коронах, раскинулся за стеной Свинограда, на зелёном лугу.
Внизу журчала Белка, с тихим плеском били о берег волны. Пели птицы, стрекотали в траве кузнечики, лёгкий ветерок слегка трепал тонкие шёлковые занавеси.
Владетели расположились на кошмах, расстеленных вдоль стен. У входа в шатёр застыла стража из закованных в тяжёлые чёрные латы чешских рыцарей.
«Вот возьмут и убьют. Что им стоит!» — Лев опасливо огляделся по сторонам.
— Я собрал вас, доблестные, — промолвил Вацлав, — чтобы предложить вам совершить поход на Краков и посадить на королевский престол Пястов. — Он небрежно качнул головой в сторону князя Мазовецкого, — мужественного Конрада.
«Как ведёт себя с нами, опытными немолодыми людьми, этот сопливый мальчишка! — с негодованием подумал Лев. — Держится столь высокомерно, словно он тут — старший! За придворных своих нас принимает, что ли?!»
Так как братья Даниловичи молчали и лишь хмуро переглядывались, Вацлав вопросительно уставился на Конрада.
Старый князь Мазовецкий прокашлялся, подкрутил вислый ус и зычно пробасил:
— Король Лешко Чёрный сбежал из Кракова, наложив в порты, как только проведал о подходе татарских орд хана Тула-Буки. На его место воссел Генрик Продус, князь Силезский. Сей Генрих расплодил в Малой Польше немцев. Многие можновладцы и храбрые шляхтичи недовольны. Ибо немцы заселили почти все города, прибрали к рукам торг, монастыри и заняли исконно польские земли. Какие захватили силой, какие купили. Пора положить предел владычеству инородцев в нашей славной Польше! Призываю вас, доблестные властители, постоять за Польшу, за славянское дело!
«Ишь, распелся соловьём. За Польшу ратует! Сидел ты, «дядюшко», на краковском столе, да не сдюжил, сбежал. А сейчас во что превратился! Стар, пьян, а всё туда же! — с презрением подумал о Конраде Лев. — Но зачем Вацлав его поддерживает? Ведь неглуп же богемец, знает, что мазовецкий князёк — пустомеля и дурак!»
— А мы что получим в обмен за помощь? — осведомился он осторожно.
— Двести гривен серебра вас устроит? — вопросом на вопрос ответил Вацлав.
— Отдашь мне Люблин, дядя? — Лев повернулся к Конраду.
— Отдам. — Конрад махнул десницей и кивнул.
— Тогда помогу вам в вашем деле.
— И я пойду с вами, — сказал Мстислав, всегда согласный со старшим братом. — Приведу своих лучан в подмогу.
«Нет, тут нечисто. Что-то здесь не так. — Лев нетерпеливо заёрзал на кошмах. — Таит что-то богемец».
Властители осушили по чаре мёда и разошлись.
Днём Лев верхом на соловом иноходце проезжал берегом Белки возле места, где, по преданию, погиб князь Ярополк. Мрачно темнел на пригорке разлапистый трухлявый великан-дуб, в ветвях его гнездились крикливые галки. В траве зашуршал полоз. За рекой вынырнуло из лесу и тотчас снова скрылось в чащобе небольшое стадо диких кабанов с полосатыми, громко хрюкающими поросятами.
Хотелось жить, дышалось полной грудью. Рослый чех в латах возник предо Львом неожиданно, словно упал с неба. Склонился перед конём, распростёрся в земном поклоне, протянул грамоту с золотой королевской печатью.
Вацлав писал, что ждёт его вместе с княгиней и ближними боярами вечером.
«Ага, выходит, я был прав». — Лев похвалил себя за сообразительность, повертел грамоту в руках, молвил:
— Передай королю Вацлаву. Буду у него нынче. Пускай ждёт.
...Слуги-отроки носили кушанья и питьё. Богемский король с любезной улыбкой ухаживал за громко хохочущей Святохной, он был само очарование, светился самодовольством, играл на лютне, развлекал княгиню и её боярынь шутками, строил смешные гримасы, изображая то Конрада, то Ласло Куна, то старого галицкого дворского Гремислава.
В разгар шумного пира он отозвал Льва в сторонку, предложил выйти из шатра, привёл к усеянному камнями берегу Белки.
Вечерело. За лесом потухала багряная заря. Было удивительно тихо, только слышался внизу слабый плеск воды да шуршали под ветром камыши.
