глядела коричневая кошка, желая, чтобы я убралась из ее укрытия. Покинувшие казармы чилтейцы вроде бы хороший знак, но не когда в городе орудует кисианская армия. Похоже, союз императора Мансина и доминуса Виллиуса не касался чилтейцев.
Как только кисианцы скрылись, я поспешила в конец улицы и свернула вслед за ними, радуясь тяжелому клинку в руке. Не очень-то подходит для священника, но все лучше, чем получить дыру в боку. Я хрипло расхохоталась. Ясс ударил бы меня по рукам за одну мысль об этом.
Держась на безопасном расстоянии, я последовала за бегущими солдатами. Отважившиеся выйти на улицу горожане отскакивали с их пути и вдруг замечали, что я несусь на них, как демон в белом одеянии. Чем больше мы удалялись от дворца, тем громче становился грохот битвы: истошные вопли, скрежет копыт и ритмичный стук мечей о щиты звучали как нарастающий боевой клич.
Где-то совсем рядом гул прорезали крики, и от звуков знакомого голоса в груди расцвела надежда. Я свернула на голос и, оказавшись на заполненной людьми улице, резко остановилась, с мечом в руке и тяжело дыша. От края до края на улице толпились солдаты, чилтейские с одной стороны, кисианские – с другой. А в центре стояли секретарь Аурус и матушка Ли, вместе с группой вооруженных кисианцев, которые, похоже, их охраняли.
– Секретарь! – крикнула я, собравшись с духом, потому что все сразу посмотрели на меня. – Я могу вам помочь?
– Дишива! – удивился Аурус, и в его глазах мелькнуло что-то похожее на гордость. – Наверняка можете, ваше святейшество, – сказал он, оправившись от потрясения. – Кажется, ее императорское величество получила ваше послание и приказала нас освободить, но ее генералам приказ не понравился.
Взгляд на перегородивших проход солдат и напряженные лица матушки Ли и ее священников поколебал мою уверенность. Командир кисианцев что-то прорычал, и я обрадовалась, что не понимаю его язык, а уверенности стало еще меньше. Разобравшись с Легусом, я думала, что справлюсь с чем угодно, но теперь меня снова начали одолевать сомнения.
– Дишива, – тихо произнес Аурус. – Вы можете вывести нас из города. Вам все тут подчинятся.
– Мне? Как я могу…
– Мы все время забываем, что вы иеромонах Чилтея, Дишива, – сказал он, буравя меня сверкающим взглядом. – Вы олицетворяете власть и могущество многих веков чилтейской церкви, которую уважают даже кисианцы. Пусть они и не верят в нашего бога, но их общество тоже построено на почитании священников. Выведите нас из города.
Кисианская армия не позволит пройти Аурусу, но я не Аурус. Я даже не чилтейка – скорее связующее звено между множеством столь непохожих людей.
– Доверьтесь мне, – сказал Аурус.
И несмотря на всё, что случилось с тех пор, как я ступила на эти про€клятые берега, я доверилась ему. Сделала глубокий вдох и бросила клинок. Он клацнул по дороге, и я осталась без оружия и без доспехов, в одной только рясе, ни от чего не защищавшей. Снять маску было рискованно, но, чтобы у меня получилось, я должна быть и чилтейкой, и левантийкой, воином и священником, мостом, которым никогда не хотела становиться. С последним глубоким вздохом я воздела руки к небу.
– Узрите! – призвала я, перекрикивая лязг оружия, стоны и крики, топот ног и паническое бормотание кисианцев, бегущих прочь от нового сражения. – Узрите!
И, подняв руки, как будто взываю к богам, я пошла вперед, вознося к небесам левантийскую жалобную песнь. Я пела громче и отчетливее, чем когда-либо прежде, призывая богов в свидетели наших страданий.
За моей спиной Аурус выкрикивал приказы, созывая солдат. Пока я медленно шла вперед, они подняли щиты и встали за нами стальным хвостом. Перегородившие дорогу кисианцы растерялись и отступали. Они по-прежнему держали в руках оружие, но не нападали, по крайней мере пока. Пусть они и не верили в чилтейского бога, но я надеялась, что чувство чести не позволит им убить беззащитного священника, с пением идущего по улицам.
– Получилось, – пробормотал сзади Аурус. – Получилось. Нам только надо добраться до ворот и провести с собой как можно больше людей!
Казалось, до ворот еще чудовищно далеко. Кисианцы уже понемногу пришли в себя. Некоторые солдаты переговаривались, а другие указывали на ворота или на собравшихся позади меня чилтейцев.
Боясь, что чары рассеются, я продолжала петь. Боковым зрением я заметила мелькание белой рясы, и ко мне присоединился еще один голос. Не левантийский. От слегка хрипловатых тонов матушки Ли, запевшей другую песню, у меня брызнули слезы. Я думала, она ушла, обманула меня, сказав все это, только чтобы мы выбрались из дворца, и все же она была здесь, рискуя жизнью ради чужого будущего.
В повторяющемся танце смятения кисианские солдаты снова отступили, но перегруппировались и последовали за нами к воротам. Похоже, их ничто не объединяло. Никто не отдавал приказов. Чем дальше мы продвигались, тем больше горожан присоединялось к ним, тесня нас с флангов.
Нужно только дойти до ворот.
Когда мы приблизились к главной площади, в песню влился еще один, более низкий голос, и, повернувшись, я увидела рядом Ясса. Он подмигнул мне, и на миг я потрясенно умолкла, ему пришлось продолжать одному. Пока не вступил новый голос – Хармары, а вслед запели Рофет, Тефе и Ошар, идя за мной в последней надежде обрести будущее.
Все новые и новые левантийцы присоединялись к нам на пути к воротам. Глаза защипало от слез при виде Лашак, и Дихи, и многих других, кого я не знала. Они не хотели, чтобы я несла это бремя в одиночку.
Должно было получиться. Кисианцы отступали по всей улице, по-прежнему сжимая оружие, но пока пропуская нашу странную процессию. Я ни разу после изгнания не испытывала такого чувства сопричастности и летела как на крыльях, пела все громче и громче, а за нами шли чилтейские солдаты, доверив свою судьбу. Как бы это ни было безумно, это было прекрасно – идти и петь, меняя ход истории.
На вершине подъема стали видны ворота. Не близко, но и не так далеко, и во мне затеплилась надежда. Впереди на улице было меньше кисианцев, но на главной площади путь преграждала плотная группа левантийцев. Наша песня стала громкой и многоголосой, ее ритм отбивала армия чилтейских сапог, но на нас обрушился рев толпы, перекрывшей дорогу. Раздались крики. Левантийцы протискивались вперед, потрясая в воздухе кулаками.
Рядом со мной Ясс вполголоса разбавил песню ругательствами и поднялся на цыпочках в надежде лучше разглядеть, что происходит. Я не могла задать вопрос и лишь вопросительно посмотрела в его сторону.
