своего выбора. А ведь даже в Нуристане, где с подачи товарища Немирова, было учреждено некое карикатурное подобие Совета, можно увидеть рост самоорганизации. Нуристанцы избирают родовых старейшин, родовые старейшины проводят интересы рода в Совете, итог — резкое сокращение инцидентов кровной мести и повышение случаев разрешения конфликтов аналогом виры…
— Нархом, — подсказал Аркадий.
— Да, нархом, — кивнул Ленин. — К тому же, Совет племенных жителей и дехкан легко мобилизовал практически все нуристанские роды к войне против вражеской конфедерации…
— Гильзаи, — вновь подсказал Немиров.
— То есть, в рамках актуальных для племён Нуристана реалий, Совет показывает потрясающую, по местным меркам, эффективность и очень быстро централизует Нуристан, — продолжил Владимир Ильич. — Какие есть основания полагать, что наши граждане глупее, чем нуристанцы? Напротив, изначально более высокий уровень социокультурного развития позволит более качественно подбирать народных депутатов в местные Советы, чтобы они строго следовали интересов, скажем так, рода. У нас есть право отзыва, общественный контроль — у народа есть все инструменты, чтобы следить за работой избранного депутата и, если он не оправдал ожиданий, отозвать его.
— Это будет плохо для централизации государства, — вздохнул Сталин.
— А так ли нужна нам эта централизация? — спросил Ленин. — В ходе этого разговора я понял одну вещь, которую, судя по всему, не понял даже сам товарищ Немиров, озвучивший её.
— Что именно я не понял? — уточнил Аркадий.
— То, что генеральную линию развития государства можно задавать законодательно, а то, что не требует детального контроля, отдать на откуп Советам, — улыбнулся Владимир Ильич. — Нигде в мире, кроме родо-племенных общин, у граждан нет и не будет такой свободы, которую мы можем дать советским гражданам.
— А если они будут выбирать неправильных кандидатов? — спросил Сталин.
— Если сам народ, без посторонних вмешательств, выбирает «неправильного» кандидата — это не кандидат неправильный, а наши взгляды расходятся с взглядами народа, — произнёс Ленин наставительным тоном. — Мы ведь всё делаем ради людей, ради граждан Советского Союза, ведь так? Какое моральное право мы имеем осуждать их выбор?
В этот момент у Аркадия что-то щёлкнуло в голове.
Децентрализация.
Он не верил во все эти побасенки о планах Далласа, о целенаправленном разложении советской элиты, что и привело.
Аркадий живёт уже очень долго, поэтому имеет кое-какой жизненный опыт — не надо никакого внешнего воздействия для того, чтобы какая-то структура разложилась. Она и сама может справиться с этим.
А вот децентрализованная структура, напоминающая тысячеголовое чудовище, где каждая голова может принять управление, в случае гибели остальных голов — это перспективно.
«Идея-то была…» — подумал Немиров. — «Советы придумали не большевики. Ленин верно заметил — даже нуристанцы очень легко интегрировали у себя пусть и уродливый, но Совет, который сразу же показал свою эффективность. А всё потому, что у них уже был аналог — джирга. То есть, это что-то естественное, вроде практически природного коллегиального органа для решения насущных и постоянно возникающих проблем. И человечество жило в этом тысячи лет, а это значит, что Советы более естественны для людей, чем любые другие формы управления».
У древних греков была Буле, у древних римлян был Сенат, у новгородцев было Вече — примеров тысячи. Совет рабочих и крестьянских депутатов, в этом отношении, смотрится не хуже, а то и лучше — в Буле, Сенате и Вече, рано или поздно, проникали олигархи, которые и начинали всем заправлять, после чего всё сыпалось. Когда люди не чувствуют, что могут на что-то повлиять, они разочаровываются во власти.
Совет рабочих и крестьянских депутатов может дать людям невиданный доселе контроль над своей жизнью. Послать в Совет человека, как народного трибуна у древних римлян, представляющего их и только их интересы.
— Но кто готов отказаться от своей власти? — задал самый главный вопрос Иосиф Виссарионович. — Я считаю, что это ошибка, которая приведёт нас к катастрофе.
— Ошибка ли? — хитро прищурился Владимир Ильич. — Да, партия будет недовольна, но кого это волнует, если мы решим множество существующих прямо сейчас проблем? Меня? Тебя, Аркадий?
— Я придерживался и придерживаюсь своей изначальной точки зрения — партия не должна быть определяющей силой в государстве, — произнёс осмелевший Немиров. — Одну из её многочисленных уязвимостей вы уже видели своими глазами.
Сталину не понравилось услышанное, но он, как и Ленин, был убеждён последними событиями, что партия — это не несокрушимая стена. А вот как злоумышленнику подчинять себе все Советы…
Впрочем, Аркадий уже видел уязвимость и собрался озвучить её.
— А вот верхушку ВЦИК и СНК эта реформа почти не затронет, — произнёс задумавшийся Ленин. — Возможно, нам следует ускорить учреждение Верховного Совета СССР. И в рамках реформированной системы обеспечить строгую иерархию полномочий. Советы всех уровней должны последовательно подавать депутатов в вышестоящие Советы.
Получалось, что избранные народом депутаты будут выбирать из своего числа депутатов в вышестоящий Совет, а затем те выберут дальше и дальше — до самого Верховного Совета СССР. Таким образом воля народа дойдёт до самого верха. И это выглядит как самая настоящая демократия, которой даже не пахнет в остальных странах.
«Он находится на несколько шагов впереди», — отметил про себя Аркадий, который и хотел только что предложить эту модель.
Если обеспечить строгую реализацию этого механизма, то если какая-то контра и проникнет в Верховный Совет, то это будет выбор народа.
— Звучит плохо и будет плохо, — выразил свою точку зрения Сталин.
— Но это будет настоящей пролетарской демократией, — улыбнулся Ленин. — Это будет воля большинства. Не притянутая за уши, а настоящая, осознанная.
— А если, по результатам выборов, там не будет нас? — спросил Иосиф Виссарионович.
— Значит, туда нам и дорога, — пожал плечами Ленин. — В конце концов, в предложенной модели Верховный Совет будет назначать функционеров ВЦИК и СНК — как думаешь, достаточно ли ты сделал, чтобы тебя назначили наркомом обороны?
— А это ты предлагаешь внедрять прямо сейчас? — уточнил Сталин.
— Нет, не прямо сейчас, — покачал головой Владимир Ильич. — Но очень скоро. Как только закончим ликбез, как только завершим первый этап индустриализации — вот тогда-то и начнём реформу.
— Я вижу очень много проблем с партией, — вздохнул Иосиф Виссарионович.
— Они всегда будут, вне зависимости от наших желаний, — ответил на это Ленин. — Троцкий — не единственный возмутитель спокойствия. Он
