— О, это и есть тот лекарств от лихорадки, что я говорил, — несколько коверкая слова, проговорил Жаротти.
Незадолго перед уходом из Севастополя Сенявин подхватил лихорадку, и она трепала его третью неделю. Когда об этом узнал Жаротти, то посоветовал больному три раза в день кушать приготовленные особым образом макароны на сливках в паштете, заверив, что лучшего лекарства против лихорадки нет. Слуга поднес большое блюдо, и Сенявин наложил себе полную тарелку макарон.
Булгаков между тем продолжал:
— Возьмите здешнего прусского агента Гаффрона, он только и втолковывает Порте мысли, что Фридрих тотчас готов заключить с ней союз, натурально, против России. А посмотрите на французов. Они готовы хоть завтра подарить Порте дюжину линейных кораблей, только бы пушки оных палили по русским берегам.
Сенявин внимательно вслушивался. Такие тонкости открывались ему впервые. К тому же аппетитные макароны вроде бы пошли впрок. Срочных депеш пока не было, и он стал, с радушного разрешения Булгакова, ежедневно обедать и ужинать в посольстве.
Через несколько дней погода испортилась, задул сильный северный ветер, который не затихал почти целый месяц.
Однажды Булгаков вышел к обеду с опозданием, несколько расстроенный:
— Получено накануне из Рагузы от тамошнего нашего консула неприятное уведомление. Два судна российских в море Средиземном схвачены силою, будто бы алжирскими корсарами. Увели их то ли в Алжир, то ли в Тунис и там с торгов замыслили продать.
Посланник пояснил, что по Кючук-Кайнарджийскому договору Турция обязана не только открыть свободный проход русским судам в Средиземном море, но и взять там под защиту русский флаг. Пираты же из Алжира и Туниса брали купеческие суда на абордаж, захватывали людей и товары. Султана они признавали как верховного главу мусульман и обычно во всем слушались.
— Вот ныне был у рейс-эфенди, в который раз добивался о сих судах известий, что с ними и кто захватил, министр только руками разводит — не ведаю, мол, ни о чем. Хитры они, бестии коварные...
Посланник подготовил депешу Потемкину, и, как только ветер переменился, «Карабут» отправился в Херсон. К удивлению Сенявина, в этот и следующий поход он уже не чувствовал приступов лихорадки и к концу кампании совсем забыл о болезни.
Осенью Войнович усиленно просил вернуть Сенявина в Севастополь. Приближался момент выезда из Петербурга императрицы в путешествие по южным областям для обозрения недавно присоединенных провинций. Поездку эту с неимоверным размахом задумал Потемкин — деньги-то из казны для него лились беспрерывным ручьем.
Екатерина горячо поддержала затею своего бывшего фаворита и верного друга. Желала она ознакомиться с Екатеринославским наместничеством в Таврической области. Думала посмотреть на Южную армию и созданный только что Черноморский флот.
Пригласила австрийского императора Иосифа II, послов иностранных.
Вояж этот нужен был не менее и Потемкину. Завистников у него при дворе было не мало. Поговаривали, что князь-де доносит о мишуре, на самом деле там все пусто, полынь да ковыль в степи... Поэтому князь старался сотворить невероятное, дабы удивить и показать, что для него все возможно.
Едва из Херсона пришло известие, что императрица намерена посмотреть Севастополь и флот, как все в Ахтиарской бухте и вокруг взбудоражилось. Командиры кораблей меняли рангоут и такелаж, шили новые паруса, заказывали новую форму для служителей. Войнович, как только появился Сенявин, вцепился в него мертвой хваткой. Первым делом он надумал перестроить дом Мекензи под царский дворец, затем помпезно обставить встречу и сопровождение Екатерины от Инкермана до дворца.
Заглянул в Севастополь главнокомандующий Черноморским флотом Потемкин. Молча присматривался он к приготовлениям, обошел корабли на рейде, потом велел собрать всех капитанов на флагмане.
— Ее величество не только машкерадами намерена услаждаться в Севастополе. Смотрины будут флоту нашему. Посему вам препоручается экипажи свои денно и нощно экзерцициям подвергать, дабы порадовать матушку-государыню и неприятеля в страхе держать.
Потемкин грузно шагал по каюте. Сенявин восторженно следил за ним, потом вдруг глянул на сидящего рядом, боком к нему, Ушакова. Тот смотрел пристально, но без подобострастия.
— В заключение же я требую, дабы обучать людей с терпением и ясно толковать способы к лучшему исполнению. Унтер-офицерам отнюдь не позволять наказывать побоями. — Князь перевел дыхание, достал платок, вытер лоб, шею и продолжал: — Наиболее отличать прилежных и доброго поведения солдат, отчего родится похвальное честолюбие, а с ними и храбрость. Всякое принуждение должно быть истреблено.
Речь светлейшего для многих командиров явилась новью. Войнович весь вспотел, крутил головой, силясь что-то возразить, но Потемкин махнул на него рукой и пошел к выходу. Тот ринулся следом, а капитаны разом заговорили. «А ведь во многом князь, пожалуй, прав», — подумал Сенявин и поймал себя на мысли, что подобные рассуждения отчасти приходили не раз и ему на ум, но как-то не обретали такой ясности и стройности. Из всех присутствующих один Ушаков выглядел именинником. Командиры слышали от него много подобных высказываний и, главное, видели на «Святом Павле» соблюдение таких порядков...
Зима и весна пролетели в хлопотах. Готовили корабли — красили борта и рангоут, скоблили и терли палубу, драили пушки и колокола. Не забывали наставления князя. Больше всех преуспел «Святой Павел». Каждый день его канониры отрабатьвали все приемы артиллерийской прислуги. Раз в неделю от его борта отваливали баркасы с канонирами. Ушаков обучал их на бомбардирском судне «Страшный».
С утра до вечера на всех батарейных палубах раздавались команды:
— Винт пять!
— Заряжай!
— Наводи! Выше, по клину меть!
— Товсь! Пали!
Канониры хватались за канаты, откатывали станки от борта и вновь ставили их на место.
«Страшный» выходил за Херсонес, сбрасывал буйки с флажками и поражал их сначала на якоре, потом с ходу, под парусами. Следующую неделю канониры стреляли по берегу. Брали в «вилку» сложенные из морской гальки маленькие пирамиды К началу лета эти пирамиды разлетались после второго-третьего залпа.
Тем временем Екатерина с огромной свитой на флотилии изящных, украшенных по-царски галер оставила Кременчуг и направилась по Днепру к Херсону. Здесь, под Кременчугом, как рассказывали очевидцы, не только иностранных гостей, но и Екатерину и даже светлейшего князя поразила войсковая выучка Кременчугской дивизией. Командовал ею генерал-аншеф Суворов. Колонны пехоты и двадцать пять эскадронов конницы двигались и перестраивались, кололи и рубили, бежали и мчались бешеным галопом с азартом и завидной, какой-то необычной легкостью. И в то же время поражали неустрашимостью и мощью в стремительных атаках, совсем не похожих на учебные.
Императрица со свитою на роскошно убранной галере «Десна» продолжала путь к Херсону. По берегам Днепра, как и прежде, прессовались новенькие, будто нарисованные, хутора и села, словно по щучьему велению возникали сказочные дворцы и дачи, триумфальные арки, обрамленные цветочными гирляндами. По реке в лодках сновали веселые, празднично одетые люди. С берегов доносились звонкие песни, гремели хоры. На береговых склонах стояли и пели, взявшись за руки, , парубки и девчата с венками на головах. И никто на царских галерах не знал, что на все эти потемкинские игрища старосты плетьми сгоняли народ из окрестных сел. Нередко ночью, когда императрица почивала, по берегам, вниз по течению, перегоняли словно скот, этих бесправных холопов, чтобы на следующий день опять радовать высоких гостей. Строжайше было приказано изображать «неизреченное блаженство и радостное умиление, со верноподданническою почтительною веселостью сопряженное». До веселья ли было этим людям, которых четыре года назад навеки закрепостила царица?
