действий она использовала очень сдержанно и ни разу не допустила конституционного кризиса. У королевы Виктории сложились доверительные отношения с некоторыми премьер-министрами, прежде всего с лордом Мельбурном и Бенджамином Дизраэли. С другой стороны, она была вынуждена четыре срока терпеть премьер-министра, которого не любила лично: Уильяма Юарта Гладстона. У нее не было возможности действовать через его голову.
Степень «абсолютности» монархической системы можно оценить по тому, предполагала ли должность премьер-министра функции посредника и генератора политических импульсов и определяла ли круг его полномочий. Например, в царской России премьер-министр такими полномочиями не обладал. Бисмарк, которому на должности председателя прусского правительства не хватало контроля над другими министрами, прописал сильное положение канцлера в конституции 1871 года. Но только в Великобритании положение премьер-министра было упрочено самой формой правительства как кабинета министров, которая постепенно сформировалась начиная с Вильгельма III и Марии II (годы правления 1689–1702). При такой системе парламент с XIX века выбирал из своей среды председателя правительства, который, имея поддержку парламентского большинства, может уверенно противостоять монарху. В то же время кабинет министров как целое подотчетен парламенту. Монарх не может снять с должности ни премьер-министра, ни любого другого члена правительства в обход парламента. Решения кабинета министров подчинялись принципу коллективной ответственности, поэтому решения парламентского большинства были обязательными для всего правительства. Министр, несогласный с мнением одного из своих коллег, мог свободно высказаться непосредственно в зале правительства, но на публике его связывала обязанность соблюдать кабинетную дисциплину. Так кабинет министров стал наиболее эффективным и сильным государственным органом. Благодаря этому мудрому решению Великобританию не затронула характерная для континентальноевропейского пути развития конституционных государств проблема «дуализма» парламента и монарха. Кабинет-правительство стал одним из важнейших политических новшеств XIX столетия. Только в XX веке эта идея начала распространяться за пределами британской цивилизации.
При парламентской монархии, особенно при мажоритарной выборной системе, как это было в Великобритании, парламент в идеальном случае может служить эффективным механизмом «избрания правительства». В Великобритании с XIX века не было ни одного по-настоящему некомпетентного правительства – еще одно преимущество страны в межнациональной конкурентной борьбе. Сила правительства и парламента проявляется еще и в том, что индивидуальные качества монархического персонала становятся относительно неважными. Великобритании не пришлось проходить через это испытание, так как королева Виктория передала власть своему малоспособному сыну Эдуарду VII (годы правления 1901–1910) только в 1901 году, после 64 лет правления. В меньшей степени повезло Германии, в рамках конституции которой от личности монарха зависело гораздо больше. И хотя не стоит преувеличивать или тем более демонизировать роль Вильгельма II (годы правления 1888–1918), его многочисленные публичные выступления и вмешательство в политику не принесли никаких конструктивных результатов[828].
Вопреки устойчивой легенде проблема монархического порядка наследования в Европе не обязательно была разрешена более рационально, чем в Азии, где практика убивать младших братьев при смене наследника престола осталась в прошлом. Единственным преимуществом Европы являлся большой запас правящих домов и высшего дворянства, способного соблюдать законы придворного высшего общества, из которого при необходимости можно было создать новую династию. При создании таких монархических государств, как Бельгия и Греция, эта практика была необходима, и княжеские династии вроде Саксен-Кобург-Готской служили надежными поставщиками династических «кадров». Азии не хватало этой гибкости. Принцы и принцессы не перемещались по всей Азии. Правящие династии были вынуждены регенерировать сами себя. В XIX веке монархии, как широко распространенной форме государственного устройства, шло на пользу то, что в важнейших государствах мира на троне находились компетентные и долгоживущие правители, которым хватало энергии и опыта, чтобы удерживать свое положение: королева Виктория в Великобритании и Британской империи (годы правления 1837–1901), Франц-Иосиф I в Австро-[Венгрии] (годы правления 1848–1916), Абдулхамид II в Османской империи (годы правления 1876–1909), Чулалонгкорн в Сиаме (годы правления 1868–1910) или император Мэйдзи в Японии (годы правления 1868–1912). Там, где монархи, обладающие официальной властью, но слабыми личностными качествами, подбирали себе слабых министров (например, Виктор Эммануил II в Италии в 1861–1878 годах), монархия не использовала всех своих возможностей.
Новые проекты монархии: королева Виктория, император Мэйдзи, Наполеон III
С выдающимися «викторианскими» правителями связано определенное возрождение монархии. Всемирной тенденции к монархическому упадку были противопоставлены прежде всего чисто символические политические меры. Они принимали самые разные формы. Император Вильгельм II использовал прессу, фотографии и кинематограф, появившийся на рубеже веков (и наоборот, эти средства массовой информации использовали его), и благодаря своим многочисленным публичным выступлениям стал первой и последней медиазвездой среди немецких императоров и королей[829]. Людвиг II Баварский (годы правления 1864–1886), который сгодился бы для подобной роли, принадлежал к еще более ранней эпохе медиа. С другой стороны, Людвига можно рассматривать и как уже отвергнувшего анахроничную дворцовую помпу[830]. Людвиг был любителем тогдашней авангардной музыки Рихарда Вагнера, Вильгельм II – новейшей техники, особенно военной. Вильгельм II окружал себя не только прусской аристократией, но лучше всего чувствовал себя, как отмечал Вальтер Ратенау, среди «блестящих крупных буржуа, любезных ганзейцев, богатых американцев»[831]. Российские цари придерживались более традиционного образа императора и в конфликте с модерными идеями рациональной политики культивировали политическую символику, которая подчеркивала сакральную ауру властителя, однако ни в коем случае не пренебрегали при этом новыми средствами массовой информации. В трех других, совершенно индивидуальных случаях монархия была по-новому переосмыслена и приспособлена к условиям XIX века: при королеве Виктории, императоре Мэйдзи и Наполеоне III[832].
Когда в 1837 году Виктория была коронована, репутация британской монархии находилась на низком уровне. При поддержке своего талантливого супруга Альберта (с 1857 года с титулом принца-консорта, который был использован впервые) Виктория со временем заработала себе славу добросовестной, ведущей образцовую семейную жизнь матери. После смерти Альберта в 1861 году она отказалась от всех представительских функций и в течение многих лет скрывалась в своих шотландских владениях. То, что это не оставило равнодушным британскую общественность, а отдельные голоса даже ставили вопрос о будущем монархии, показывает лишь, насколько велика была роль королевской семьи в эмоциональном мире нации. Монархия, как в 1865 году сформулировал журналист Уолтер Бэджет в своей влиятельной книге «Английская конституция», не обладала властью, а представляла собой часть британской государственной машины, которая символически заботится о гражданском доверии и осведомленности сообщества[833]. Бэджет переоценил временные слабости британской монархии. В 1872 году Виктория вышла из своего вдовьего укрытия и благодаря серьезному интересу к общественным делам, заслуживающей доверия репутации позиции «над классами», а также не в последнюю очередь с помощью тщательно организованной политической пропаганды стала подлинно популярной королевой. Из ее девятерых детей, сорока внучек и внуков некоторые вступили на
