А он, ленивый и счастливый, лежал в постели, когда все в Лейпциге уже давно встали, и наслаждался этими последними мгновеньями тишины, прежде чем всё закрутится, и больше не будет времени даже дышать, не то, что думать. И также поразительно, что через несколько часов всё будет кончено. Это замечательное, уникальное Вербное воскресенье с непреодолимой силой уже двигалось к своему завершению. К вечеру оно подойдёт к краю водопада минут и к полуночи растворится в вечности. Просто пройдёт ещё одно воскресенье. Но не для него... Для него оно никогда не умрёт, потому что он никогда его не забудет. Оно принадлежит ему. Он возьмёт его с собой, когда покинет этот мир.
Странно, каким важным может быть один день в жизни человека. Конечно, нелепо было давать волю воображению; видя предзнаменования и тайный смысл в цепочке отдельных эпизодов, приводящих к важному событию в чьей-то жизни. Но, нелепо или нет, казалось, будто это заранее определённый путь, начертанный какой-то высшей, верховной силой. Может быть, Богом? Как бы там ни было, Кем-то, Кто мог сказать: «Так, посмотрим... Якоб Людвиг Феликс Мендельсон... Он родится в Гамбурге в 1809 году, вырастет в Берлине, в богатой и дружной семье. Станет музыкантом и напишет немного прекрасной музыки и немного не столь прекрасной. Сделается очень знаменитым, женится на одной из красивейших девушек Германии и будет иметь пятерых детей. Будет руководить Гевандхаузским оркестром, первым исполнит «Неоконченную симфонию» Шуберта, станет основателем и руководителем Лейпцигской консерватории. Но ни одно из этих свершений не будет для него главной целью в жизни, его предназначением. Его миссией на земле будет исполнение некой старинной духовной музыки одного забытого хормейстера XVIII века по имени Иоганн Себастьян Бах. Вот и всё. Ничего большего ожидать от него нельзя...»
Тем временем какая-то Невидимая Рука принялась за работу и всё устроила. Но так искусно, такими извилистыми путями, что никто не мог догадаться, что это значит или куда это приведёт. К примеру, что, если бы старый герр Цельтер не нашёл тех последних четырёх страниц в каком-то букинистическом музыкальном магазине?.. Что, если бы не он был его учителем музыки? В конце концов, в Берлине есть и другие учителя... Если бы... Если бы только можно было так продолжать бесконечно, до того момента, когда пастор Хаген явился к нему на ферму с пепельным лицом, держа свой золотой крест... Это было похоже на медленно разворачивающуюся фугу людей и событий, каждое из которых занимало своё место, выполняло какую-то определённую цель, приближая окончательное разрешение...
Он сам сделал очень мало для этого, ощупью бредя сквозь лабиринт конфликтующих эмоций, спотыкаясь в дороге, не понимая, что это всё означает, постигая всю важность совершившегося слишком поздно... Но Рука вела его по дороге и толкала вперёд. Он был избранником. И за это он благодарил Бога, благодарил Его за то, что Он возложил на него эту благородную задачу, дал ему, музыканту, возможность сослужить великую службу Учителю всех музыкантов. И наконец, за то, что наградил его, рождённого в иной вере, честью возвратить христианам их великую музыку. Это сполна компенсировало всё, чего ему это стоило, — борьбу, разочарования, чудовищное напряжение последних недель. Ради этого стоило жить.
Куда запропастилась Сесиль? Как она отнесётся к тому, что у него будет завтрак в постели? В конце концов, сегодня особый день. Хотя в глубине души она этого не одобряла, считала это гедонистическим, сибаритским, немного греховным. Он посвятит остаток своей жизни приобщению её к изысканному и пагубном удовольствию завтракать в постели... А пока, учитывая, что дом полон людьми, она, наверное, бегает, присматривая за всем, всем помогая, устраивая всех поудобнее. Совершенная hausfrau в свой звёздный час. Чудная, удивительная Сесиль...
Вчера приехала её maman, свежая и необычайно изящная после долгого и утомительного путешествия в дорожной карете. С ней был её брат, сенатор Сушей, который не мог понять, зачем его вытащили из банка. Сильные женщины эти Жанрено... Его сестра Фанни тоже здесь, благослови её Бог! Они с мужем весь день ехали из Берлина, чтобы присутствовать на исполнении «Страстей». Теперь, когда мама умерла, она сделалась владелицей дома на Лейпцигерштрассе, 3. Даже Пауль приехал. Он, наверное, готовит завтрак в столовой, болтает с Густавом или читает финансовые новости. В детской полный бедлам. Время от времени, когда кто-нибудь открывает дверь, до него долетает звук детских голосов. Они очень веселятся, не имея ни малейшего представления о том, из-за чего им так весело. Возможно, в этом и заключается детство — в способности быть счастливым без всякой причины... На улице уже гудела толпа. Он узнал этот особый шум, который производит толпа. Где же это было?.. В Дюссельдорфе, конечно, во время Рейнского фестиваля. О, если бы отец был здесь! Как бы он им гордился! Он бы прочистил горло и сказал: «Якоб, я тобой доволен. Теперь бы твой дедушка Моисей...»
И слава Богу, сегодня не идёт дождь, как шёл всю эту неделю. Сегодня ясно и дует лёгкий ветерок, как и следует в Вербное воскресенье. Сесиль, наверное, и за это тоже помолилась. Она смотрела на Бога как на какого-то богатого и строгого дядюшку, которого можно упросить сделать что угодно, — и обычно упрашивала.
Так много случилось за последние шесть недель, что ничто не оставило глубокого отпечатка в его мозгу. Для него это были длинные ряды певцов с расплывчатыми лицами и открытыми ртами, настройка инструментов, взмахивание дирижёрской палочкой у пюпитра, отдача приказаний, Шмидт, снующий туда и обратно, поедаемые в спешке обеды, Сесиль, смотрящая на него со смесью гордости и боли, думающая о том, сколько ещё времени он выдержит такое напряжение...
На город напало нечто вроде коллективной лихорадки. Все старались внести свои предложения. Дамы, приходящие в их дом и говорящие Сесиль, как они рады, что она к ним вернулась. И конечно, Эльза Мюллер, настоящая подруга... Жёны членов городского совета, жёны попечителей. Даже Амелия Доссенбах, которая приволокла букет цветов стоимостью в полталера...
И разумеется, его светлость. Через неделю после убийства Магдалены он «захватил» «Страсти». Это, оказывается, был его проект. Ну конечно, всё же знают, что он всегда был за их исполнение... За одну ночь Мюллер сделался музыковедом, сыпавшим направо и налево музыкальными терминами. Он принёс официальные воззвания из городской ратуши, призывая население к ещё большему усердию. Он даже добровольно отправился в Дрезден — что было ему чрезвычайно неудобно, признался он, — чтобы убедить герра фон Виерлинга отпустить трёх оперных певцов для исполнения важных сольных партий. Афины-на-Плейсе никогда не знали ничего подобного, и он, Мюллер, был во главе этого! Он и в самом деле уверовал в собственную риторику. Счастливы люди, обладающие даром самообмана...
Кто действительно приносил пользу, так это пастор Хаген. Он без колебаний временно прекратил занятия в школе, чтобы мальчики из хора Святого Томаса могли интенсивно репетировать. Он дал разрешение использовать большой орган собора в любой момент дня и ночи, позволил проводить репетиции оркестра в церкви, привёз из соседних городов несколько вокальных коллективов. Ни один человек не мог бы сделать больше. И мир вернулся в его душу. Не благодушное самодовольство, но смиренный, робкий мир грешника, совершающего покаяние.
