— Мы правда хотим поглядеть, как он разговаривает?
Новый вопль ликования.
Крепко сложенный парень теперь уже рассвирепел:
— Заткни пасть, дед, а то я и впрямь поднимусь, и тогда тебе не поздоровится! Получишь пару таких тумаков, что отлетишь до рыночной площади!
— Что?! Ты грозишь мне кулаками? Эй, люди, вы слышали? Сопляк обещает распустить руки! Как прикажешь это понимать? Он у тебя вовсе не умеет разговаривать, или, еще хуже, ты не умеешь им пользоваться?
Народ опять взвыл от удовольствия. Такого развлечения они давно не получали.
— Ну, погоди! — Одним прыжком парень взлетел на сцену и обнажил шпагу. Приставив острие клинка к горлу старика, он прохрипел: — Если хочешь сразиться, старый, пожалуйста, я готов. Но за твою жизнь я не дам и ломаного гроша.
Толпа перестала смеяться. Радость обернулась тревогой. Со всех сторон полетели крики:
— Оставь его, абуэло.
— Не связывайся, ты ему и так задал.
— Не перегибай палку.
— Лучше помиритесь.
Всеобщее желание мира разделял и отец Эрнесто. Подняв руку, он выкрикнул:
— Угомонитесь, забияки! Господь не для того создал людей, чтобы они пробивали друг другу головы!
Смягчившись, парень уже собирался сойти с помоста, однако старик бросил ему в спину:
— А с тобой, молокосос, я еще поквитаюсь. Даже если мне подвяжут левую ногу, я тебе задам такую взбучку, что на всю жизнь запомнишь!
У парня даже дух захватило.
— Вы сами слышали, люди! Старик непременно хочет, чтобы я задал ему трепку. Прекрасно, обещаю не тянуть, чтоб побыстрее отделаться. — Он снова вынул шпагу, уже вложенную в ножны, и встал в боевую стойку. — Ну, где твое оружие, дед?
— Не так быстро, не так быстро, молокосос.
— Ага, все-таки наложил в штаны? — Юноша пару раз разрезал воздух клинком — раздался угрожающий свист. — Скажи честно, если идешь на попятный.
Старик распрямил плечи, неожиданно став ростом почти со своего противника, но тут же снова обмяк и выкрикнул надтреснутым голосом:
— Напротив, молокосос, готов с любым заключить пари, что одолею тебя! Если же мне это не удастся, получишь от меня четвертной. Раз уж ты так уверен в себе, то в противном случае заплатишь мне в пятьдесят раз больше. Или это слишком много для тебя?
— Ну, разумеется, нет! — парировал парень, в лице которого появилось нетерпение охотника, подстерегающего дичь. — Клянусь, я отдам тебе пятьдесят четвертных, если ты одолеешь меня. Но предупреждаю: многие уже пытались сделать это.
— Тогда по рукам, у нас много свидетелей!
Когда события на помосте приобрели такой оборот, Магистр встревоженно произнес:
— Пожилой господин либо не в себе, либо устал от жизни. Ты не находишь, что нам пора вмешаться?
Витус, обладавший зорким зрением, покачал головой:
— Нет, не надо. У меня такое впечатление, что все не так просто, как кажется. Не удивлюсь, если мы сможем заработать в мой день рождения неплохие деньжата. — Он громко выкрикнул: — Эй ты, орел, там, наверху, я тоже заплачу тебе четвертной, если ты победишь. А ты дашь мне тоже в пятьдесят раз больше, если проиграешь?
Маленький ученый зашипел в испуге:
— Ты что, сдурел, сорняк? У нас ведь нет четвертного! У нас не осталось и четырех жалких мараведи!
Но тут уже юнец звонко прокричал ему в ответ:
— Разумеется, сеньор! Запомни мое лицо, чтобы потом принести мне деньги!
— А ты запомни мое! — крикнул в ответ Витус, отмахиваясь от возмущенного Магистра.
Отец Эрнесто придерживался того же мнения, что и маленький ученый. Он сердито нахмурился:
— Заключать пари и бросать жребий, кирургик, — это не богоугодное дело. — Но никто уже не обращал на него внимания, потому что события на сцене приняли серьезный оборот. Противники встали друг против друга: юноша с обнаженной шпагой, а старик, как ни странно, всего лишь с палкой в руке.
— Я почти ничего не вижу, — ныл Магистр. — Будь проклят генуэзский шлифовальщик, подсунувший мне такие негодные бериллы! Ну что, молодой петух уже выиграл? О Господи, где мы только возьмем четвертак? Да скажи же, Витус, что там происходит?
— Пока еще ничего не произошло. Парень стоит в безупречной исходной позиции фехтовальщика, а дед опирается на свою палку.
— Провалиться мне в преисподнюю! Я так и знал, что старик хочет свести счеты с жизнью. Какой бес в него вселился?
Тем временем парень сделал несколько выпадов, каждый раз тут же уходя назад. Вероятно, он всего лишь хотел проверить реакцию противника. С этим у деда дела обстояли не лучшим образом. Старик увертывался, но как-то неуклюже, и парень был на волосок от попадания.
— Ну что теперь там творится? — не унимался Магистр, голос которого даже сел от волнения.
— Ничего, — ответил Витус подчеркнуто спокойно. — Парень стоит с направленным вниз клинком и приглашает противника к нападению.
— Клянусь всеми двенадцатью апостолами, ты должен вмешаться! Если ты этого не сделаешь, я сам туда пойду.
Маленький ученый был уже готов взобраться на сцену, но Витус удержал его.
— Нет, давай еще подождем.
Старику и в самом деле, скорей всего, просто везло, потому что каждый выпад парня не доставал его всего на волосок. Некоторые в толпе, в особенности женщины, все больше волновались за его судьбу, и требования прекратить бой звучали все чаще. Впрочем, их страх оказался необоснованным. С каждым движением шпаги старик словно немножко молодел, и вскоре начало складываться впечатление, что парень промахивался не случайно: дед оказался резвее его.
— Молодой петух только что предпринял атаку с пикирования, — информировал Витус Магистра. — Старик парировал и ответил рипостом.
Маленький ученый прищурился:
— Ты сказал «рипост»? Намекаешь, что старик умеет фехтовать?
Витус не успел ничего ответить, потому что события развивались со стремительной быстротой. Во время контратаки старик сделал несколько выпадов палкой и попал юнцу по ребрам. Все произошло настолько стремительно, что человеческий глаз был не в состоянии уследить за всеми движениями. Парень застонал от боли. По толпе прошел ропот.
— Да, — подтвердил Витус, — старик действительно умеет фехтовать. Да еще как! У меня такое впечатление, что его палка — это дуссак, старинное деревянное орудие борьбы.
Между тем старец с юношеской силой и необычайной проворностью наносил новые удары палкой. Сопротивление парня было полностью парализовано. Он стоял, скрючившись, на коленях и хватал ртом воздух. Шпага выскользнула из его рук.
— Сдаешься? — воскликнул старик.
