правят другие силы — преданность, бескорыстие, жертвенность, любовь. Да, да — любовь. Она-то и спасла от твоих злых чар моих актеров. Завтра об этом будет сообщено во всех газетах! Виктория родная внучка Остапа Гульбы, ставшего после войны Остином Брауном. Антония — дочь Ванды и Йохима Динстлера, выросшая как родной любимый ребенок в семье Браунов. Да тебе не понять, что все они, втянутые в этот сложный сюжет, любили и оберегали друг друга.
Кассио молчал, осмысливая информацию. Одно он понял точно — в лице сына Альконе получил опасного противника, способного разрушить его империю. И тогда Кассио изобразил улыбку примирения.
— У меня вырос достойный сын, о котором я мог только мечтать. Поздравляю, искренне рад за тебя… Спасибо, Ингмар, ты преподал мне достойный урок… А теперь, может быть, сыграем вместе? Подумай, в мире столько забавных сюжетов, только и ждущих своего автора, — он обвел рукой стеллажи с фигурками, разделенные на секции по странам и регионам. — Здесь деньги, могущество, власть. Я предлагаю тебе честное партнерство «полька-галоп в четыре руки»!
— Никогда! — Широким взмахом кисти, подобным тому, которым когда-то выпускал из рукава голубей, Ингмар смахнул со стола пластилиновые фигурки. — Ты разве не понял, что мы работаем на разных хозяев? За твоей спиной сатана, не верящий в счастливый конец.
— Конец чего — бытия? — Альконе усмехнулся. — Жизнь изначально трагична, с первого же её мгновения известен конец! Или ты называешь счастьем смерть? Ну, тогда мы практически столковались, вопрос лишь в терминологии… Помнится, ты только пискнул в руках акушерки, а я уже воображал похороны. Торжественные, пышные, с горами венков! «Этому пачкуну предстоит лежать в фамильном склепе Кассио!» — думал я, глядя на колыбельку. Законный сын, единственный наследник дела и состояния — Андриус Кассио!
— Ошибка, опять ошибка! Небытие — тайна, равно прекрасная и ужасная пустота. Но то, что заключено в его кольце, то, что между «до» и «после» между явлением и уходом — неизбежно должно наполняться светом! Светом любви, если угодно.
Взяв с полки кусок пластилина, Ингмар разминал его длинными, ловкими пальцами.
— Я осенил их праздник цветочными лепестками, которые оказались сильнее твоих пуль… Ошибка, непобедимый Альконе. Сколько же ты сделал промахов, «безупречный стрелок», и в скольких позволил себе признаться?
— Я нагрузил на себя ровно столько, чтобы не потопить в покаянных слезах мое самолюбие, — жестко ответил Кассио, презирающий себя за мимолетную вспышку отеческой сентиментальности.
— А как отнесется твое непотопляемое самолюбие к этом пустяку?
Ингмар вытащил какую-то бумагу, положил её в центр опустевшего стола и придавил вылепленной статуэткой. Потом летучим движением фокусника выхватил из воздуха нечто, добавил к своему посланию и не оглядываясь, покинул бункер.
Альконе присмотрелся: в красном шестиграннике победы, на листе с подписью Ингмара стояла длинная девичья фигурка с белой розой на груди. Несколько раз пробежали выпученные глаза Альконе заверенную нотариусом копию завещания сына. Его губы, судорожно ловя воздух, посинели, трясущаяся рука пыталась нащупать кнопку звонка. Но не успела. Еще несколько минут продолжалась агония и вскоре затихла. Обмякшее тело осело на пол. Кассио лежал среди своих игрушек, а в дюйме от его щеки упрямо стояла кряжистая смолянисто-черная фигурка.
Камердинер, обеспокоенный опозданием хозяина к столу, уже десятый раз поглядывал на массивные часы резного дуба и на растворяющуюся в бокале шипучую таблетку. Это тонизирующее средство, регулярно доставляемое с Гималаев, господин Кассио необходимо было принимать непосредственно перед едой и ни минутой позже.
Эпилог
В мае Алисе исполнилось шестьдесят, а Остин отметил пятидесятилетие Победы той большой войны, на полях которой навсегда остался гарный хлопчик лейтенант Остап Гульба. Он вспоминал своих сталинградцев — отца, брата, Марика-очкарика, майора Сергачева, которого возил под обстрелом на союзническом «виллисе», и всех тех, кого помнил живыми — имена, голоса, лица, да и просто — чью-то руку, передавшую кружку с водой, поделившуюся махоркой. Вспоминал и потихоньку плакал у телеэкрана, на котором гремел маршами проходящий в Москве праздник.
Эти дни они провели с Алисой скромно, не собирая «большой съезд», традиционно приуроченный к шестнадцатому июня. Собраться всей большой семьей теперь было нелегко — разлетелись по разным странам дети и внуки, отяжелели друзья. Но вот уже тридцать семь лет с того самого дня, как случай занес на Остров Йохима Динстлера и Дани Дюваля, 16 июня стало днем «Большого съезда», самым большим общим праздником, подводящим итоги и намечающим перспективу. Как и положено «этапному мероприятию».
Алиса заботливо готовила комнаты для гостей, состоящих, в основном, из членов заметно разросшегося семейства. Виктории с Жан-Полем теперь нужна отдельная детская. Дочке исполнилось три, сын Алекс — совсем малышка, только-только начал сидеть. Они-то заезжают на остров чаще других — от «Каштанов» всего несколько часов езды, так что и Брауны порой не вытерпят и нанесут внеочередной визит просто так — «по пути».
Последний раз они были в «Каштанах» в конце мая, когда четырехмесячный Алекс заболел крапивницей. Ничего серьезного, конечно, не было, да и не могло быть при таком отце. Лауреат множества премий, мировая знаменитость, профессор нескольких университетов, почетный председатель научных обществ — а ведь ещё нет и тридцати. На лабораторию Дюваля с надеждой смотрит весь мир — ещё совсем немного, и выделенный здесь ген «молодости» станет достоянием человечества, давая возможность каждому легко преодолеть столетний барьер.
Но молодой профессор застенчив и строг, не позволяя себе хвастаться успехами даже в присутствии любящей тещи. Еще бы — он уже наобещал чудес, заранее предопределив имя будущей дочери. Курс инъекций, сделанный Виктории в период беременности по специально разработанной методе, должен был обеспечить девочке черты наследственного сходства с «генным донором». Когда Виктория родила Алису, члены семьи с любопытством заглядывали в пеленки, где сучило ножками крошечное существо, багровеющее от надсадного ора, и в недоумении переглянулись: никто не мог допустить, что новорожденная Алиса-старшая могла выглядеть так обыкновенно.
Шли месяцы, малышка росла, не ведая о захватывающих генных баталиях, разыгрывавшихся в ядре воспроизведшей её клетки и горячем интересе семейной и научной общественности к каждой черточке её крошечного тела. Жан-Поль вел специальный дневник, фиксируя изо дня в день перемены в блике Алисы, подкрепленные фотографиями. А потом развивал пространные научные дискуссии с привлечением экспертов своей лаборатории. Они спорили, а дочка росла.
И посмотрите — вот она, Алиса! Распахнув ручки, малышка бросилась навстречу приехавшей бабушке: толстые ножки в «перевязочках», забавно косолапя, торопятся по зеленому ковру, усыпанному маргаритками, карие глаза щурятся от смеха, а на круглых щечках чуть заметны пометки «дювалевских» родинок. Бабушка
