"Руки Митина, Юдина, Константинова и других сталинских приспешников не по локоть, а по плечи в крови десятков, сотен загубленных философов, вина которых была только в том, что они были честными и талантливыми людьми" (11).
Все эти деятели считали нужным непрерывно славить Сталина в речах на публике, вставлять восторженные оценки его гениальности в печатные опусы. Тому же примеру следовала Лепешинская. Она ловко использовала демагогические приемы курения фимиама вождю, отлично понимая, что такими выспренними излияниями она обеспечит бурные овации по окончании любых её речей. Рапопорт вспоминал её выступление на первом совещании по живому веществу в 1950 году:
"Основной доклад самой О. Б. Лепешинской, начиненный руганью по адресу вирховианцев, был изрядно приправлен философско-политической демагогией, с частыми ссылками на марксистско-ленинскую литературу и, особенно, — на Сталина. Ему же она посвящает финал своего доклада, который заслуживает быть приведенным текстуально, так как им одним можно было бы заменить весь доклад с тем же действенным успехом:
"Заканчивая, я хочу принести самую глубокую, самую сердечную благодарность нашему великому учителю и другу, гениальнейшему из всех ученых, вождю передовой науки, дорогому товарищу Сталину. Учение его, каждое высказывание по вопросам науки было для меня действительной программой и колоссальной поддержкой в моей длительной и нелегкой борьбе с монополистами в науке, идеалистами всех мастей. Да здравствует наш великий Сталин, великий вождь мирового пролетариата!"
Таким славословием заканчивались многие доклады того времени и многие выступления. Это был своеобразный демагогический щит любого невежества, защищавший автора от объективной научной критики и вызывавший гром аплодисментов, как это было и в данном случае. Попробуй после этого грома покритикуй! Мне известен один профессор медицинского института, которого упрекали в плохом чтении лекций и убожестве их научного содержания. Он возмущенно отводил эти упреки, указывая, что каждая его лекция заканчивается аплодисментами аудитории, и он не лгал. Оказалось, что он заканчивал свою лекцию всякий раз ссылкой на Сталина, как на величайшего гения медицинской науки, иждивением которого резко снижена заболеваемость болезнью, которой была посвящена лекция. Прием для того времени трафаретный и беспроигрышный. Он имеет литературный прототип в лице чеховской жены пристава, которая, когда он начинал ругаться, садилась за рояль и играла "Боже, царя храни". Пристав умолкал, становился во фронт и подносил руку к виску" (12).
После смерти Сталина биологи отвергли домыслы творца "новой клеточной теории". Мыльный пузырь лопнул. С 5 по 7 мая 1953 года Отделение биологических наук АН СССР провело 3-е совещание по живому веществу. На нем Лепешинская и её приближенные повторили уже известные наборы фраз о живом веществе, а Лысенко выступил с докладом о виде и видообразовании, заявив, что "Работы О. Б. Лепешинской дают новые материалы для конкретного решения вопросов о видообразовании" (13). Президиум АН СССР разрешил (разумеется, по согласованию с Отделом науки ЦК партии) провести осенью 1954 года очередную конференцию по проблеме "живого вещества", но события развернулись столь быстро, что этот пункт постановления так и остался на бумаге.
В 1954 году на конференциях, обсуждениях и семинарах комплекс всех предложений Лепешинской был отвергнут. Еще раньше многие ученые показали абсурдность притязаний Бошьяна на "открытия" в науке (особо важную роль сыграли В. Н. Орехович, М. П. Чумаков и В. Д. Тимаков).
Несомненно Лепешинская сделала грубую ошибку, когда перешла от деклараций и опытов с "бездушными" куриными яйцами к практике на людях. Шарлатанство сразу выплыло наружу и дискредитировало её. И хотя Лепешинская пыталась придать значительность своему "открытию", опубликовав во многих газетах на периферии статью "Борьба со старостью" (14), медики встретили новинку в штыки.
Нечего говорить, что сама Ольга Борисовна до смерти (в октябре 1963 года) ни с чем не смирилась и ни от чего не отказалась. В последние годы жизни, числясь уже сотрудником Института биофизики, она увлеклась новой идеей: на огромной даче в Подмосковье они вместе с дочерью — Ольгой Пантелеймоновной собирали птичий помет, прокаливали его на железном листе, затем поджигали, образовавшуюся золу всыпали в прокипяченную воду, затыкали колбу пробкой и оставляли в тепле. Поскольку им не удавалось добиться полной стерильности (микробиологи из них были аховые), недели через две в колбах появлялся бактериальный или грибной пророст. Мать и дочь были убеждены, что в полном соответствии с "теорией", из неживого вещества прокаленного помета, но ранее прошедшего стадию ЖИВОГО вещества, зарождались клетки. Отчеты об этих "открытиях" нигде не печатали, однако и дочь, и мать не переставали надеяться, что час их нового взлета еще придет. На одной из конференций в 1970-х годах Ольга Пантелеймоновна встала во время прений и, волнуясь, рассказала об "эпохальных экспериментах". Когда же кто-то с места подал реплику, что ушло то время, когда в правоту подобных "доказательств" верили на слово, она прокричала в запальчивости:
— Развитие нашей науки подобно мутным волнам: сегодня на гребне вы, а завтра снова будем мы.
Во время этого выступления произошел еще один забавный казус. Она обмолвилась, что живое вещество нельзя убить и при минус 1000║ Цельсия.
