Выше Сюань-фуа-тина, в семи с половиною верстах, находится урочище Имам-джон с лодочной переправой путников с одного берега Желтой реки на другой. Небольших лодок здесь две; перевозчиками являются пятнадцать человек дунган – обитателей ближайшего селения. Сама переправа производится довольно скоро, скорее, нежели в Гуй-дуе.
За переправой мы еще проследовали вверх по Хуан-хэ, ее левому берегу, двенадцать верст, прежде нежели свернули к северу[319], в ущелье речки Гораццон-хотан, по которой и поднялись до небольшого – в тринадцать дворов – селения Лоцзы-сангын, где и заночевали. По мере того как мы поднимались к северу, нам открывалась долина Хуан-хэ во всей своей прелести. Всюду виднелись пашни, а на них трудолюбивый китайский земледелец, чуть не в первый раз[320] в нынешнюю весну выехавший в поле с сохой. Началась весна: ручьи громко журчали; из пролетных птиц появился черноухий коршун (Milvus melanotis. [Milvus migrans lineatus]), а из неотмеченных ранее оседлых – бледный вьюрок (Carpodacus stoliczkae [С. synoicus]).
В глубине долины группа из нескольких елочек обнаруживала присутствие небольшой, небогатой тангутской кумирни Думино-гомба, красиво приютившейся под защитой бурых обрывов; говорят, она основана около двадцати лет тому назад и находится в ведении перерожденца с братией в сорок человек, исповедующих учение красного толка.
К западо-северо-западу тянулись горы, в которых, по словам местных жителей, водятся каменные бараны, или аргали.
Утро следующего дня, двадцатого февраля, было пасмурное, серое, омраченное пыльной дымкой, сквозь которую вначале ничего не было видно далее ста сажен. Мы шли в прежнем северном направлении, которое словно преграждалось плоским массивом, прикрытым луговой растительностью, за которым невдалеке находился городок Баян-рун, отстоявший в двадцати пяти верстах от нашей последней стоянки. Весь этот путь был крайне трудный для движения каравана по причине многочисленных балок и карнизов с песчано-глинисто-лессовым грунтом. Там и сям стояли горные гряды с затейливыми по очертаниям профилями; также порою на востоке и западе виднелись своеобразные отложения лёссовых толщ, сопровождающих течение Хуан-хэ. Бо́льшую половину пути мы шли к перевалу Лонзы-кунту-поу, и меньшую – в долину речки Баян-рун-Хотон. Сам перевал – плоский, мягкий, одетый пашнями, словно шашками. Здесь прохладнее – еще не пашут, а лишь разрыхляют удобрение, лежавшее в небольших, будто навозных кучках. Дорога по обе стороны перевала была прикрыта ледяной коркой.
Тут на перевале мы вновь видели одинокого, низко пролетавшего коршуна, а высоко в небе парили снежные грифы и бородатые ягнятники; реже – гордые красавцы орлы-беркуты.
Небольшой городок Баян-рун, в котором мы ночевали, красиво расположен на высоте и имеет закругленные у ворот стены. Смешанное из китайцев, дунган, тангутов и метисов население, включая и пригород, исчисляется в одну тысячу душ обоего пола. В завершение можно отметить небольшой в сто человек китайский гарнизон, изредка производивший ученье.
Теперь до монастыря Гумбума оставалось три перехода, или, что то же самое, два ночлега. Первый ночлег приходился в городке Цзаба, второй в селении Савана, в котором к прежнему смешанному населению еще прибавились далды[321], отличающиеся своим оригинальным костюмом, в особенности среди женщин. На всем протяжении до Гумбума, как и до Лаврана, залегает горная, крайне пересеченная местность. Приблизительно в середине пути встает поперечный альпийский хребет, восточное продолжение скалистого массива, с перевалом Ладин-лин, отделяющим Синин от Гуй-дуя. В то время как в долинах или второстепенных горах обитало земледельческое население, в альпийском хребте ютились номады.
Погода все время стояла непостоянная с преобладающей облачностью, ветром от северной части горизонта и пыльной дымкой, наиболее сгущенной в области главных долин.
Остановимся несколько подробнее на описании этой последней части маршрута в направлении монастыря Гумбума.
Мы следовали долиною безымянной речки, впадающей в Хуан-хэ. Слева тянулись второстепенные горы под названием Кучу; справа высился альпийский хребет Кычан-шань. В первых горах и прилежащих к ним долинах, повторяю, ютились земледельцы, в ущельях же альпийского хребта – скотоводы. Там и сям прятались небольшие кумирни, из которых Дыдя-гомба располагалась на полудороге, с населением в двадцать – тридцать человек – лам. Эта кумирня белела у подножья красных песчаниковых обрывов, поросших еловым лесом. Напротив Дыдя-гомба красовалось лесистое ущелье. В этой местности мы встретили несколько стаек каменных воробьев (Petronia petronia).
Вскоре затем мы перевалили невысокий кряж Санто-яху, за которым в попутном селении Картя имели часовой отдых.
Теперь чаще нежели прежде попадались на полях сеялки, разбивавшие комья земли, а по дороге в Гумбум – всякого рода паломники, нередко следовавшие вместе с детьми, которых или тащили за спиною, или вели за руки.
В наблюдениях всякого рода незаметным образом мы достигли городка Цзаба, в который вступили при открытом действии театра – его сцены, привлекшей внимание всего окрестного населения. Цзаба – маленький, оживленный пригородом городок, населен саларами, китайцами, метисами – всего в двести шестьдесят семейств.
На следующий день, давдцать второго февраля, мы в пути так же рано, как и прежде, с зарей. Слоистые облака убегали к юго-западу. Китайцы проснулись и спешили на поля с животными, навьюченными корзинами с удобрением.
Впереди величаво стоял хребет с вершинами, запорошенными снегом. Мы подвигались ходко. Блеснули солнечные лучи и полилась на землю весенняя радостная песнь полевого жаворонка.
К восьми часам утра мы уже поднялись на вершину перевала Чин-са-по, увенчанного обо, на сооружение которого пошло немало камней, собранных у дорог. Впереди к северо-востоку вздымалась вторая скалистая цепь; в том же направлении убегало ущелье, также обставленное скалистыми боками.
Главный хребет выглядел темным, потому что его луговой покров был сожжен так называемым степным пожаром. На южном скате хребта отделилась дорога в Гуй-дуй, красиво извивавшаяся по подножью гор, а на северном – в Синин, сопровождавшая течение речки Чин-са-гоу. Мы уклонились на северо-запад, пересекая ряд боковых увалов, главным из которых справедливо признается Ню-синь-шань, и временно направились по речке Чи-дя-гоу-дцзэ, а затем и по другим речкам, залегавшим среди соседних увалов.
На этом крайне пересеченном, трудном пути мы наблюдали немало полевых жаворонков, сорок, готовивших гнезда, алашанскую краснохвостку (Ruticilla alashanica [Phoenicurus alaschanica]), чеккана (Pratincola maura [P. torquata maura]), оригинальных, крайне оживленных весной водяных оляпок (Cinchis cashmeriensis [Cinchis с. cashmeriensis]) и немногих других мелких птичек, державшихся или по горам, или по долинам их речек. В лазурной высоте по-прежнему гордо парил царственный орел-беркут.
