С этими словами он взял своего товарища и начальника за руку и развернул лицом к Кадишон.
– Латур! – воскликнула она. – Ты негодяй и трус. Я объявляю тебе войну. Ты шпик. Можно быть полицейским агентом, но при этом в душе оставаться добрым человеком. Ты же только что продемонстрировал всю свою свирепую жестокость.
– Эге! – сказал Жак. – Да это не речь, а целая проповедь.
– Кто заставлял тебя преследовать человека, к которому ты лично не питаешь никакой ненависти? Военные действительно приговорили его к смертной казни, но в глазах всех остальных он невиновен! Как бы там ни было, он совершил лишь незначительный проступок. Но Жана-Мари спасают. Этому радуется весь Бордо, даже солдаты. И только ты переодеваешься, хитростью выведываешь у подвыпивших скотобойцев их секрет…
– Вот тут она попала в самую точку, – заметил Жак.
– … И являешься сюда, чтобы убить этого несчастного, который сегодня уже один раз избежал смерти. Знаешь, твой поступок ужасен, и если рассказать о нем разбойникам и бандитам, то даже они поразятся до глубины души. Латур, я примчалась сюда потому что меня вовремя предупредили. И ты видишь, что Кадишон вновь, уже второй раз за день, спасла Жана-Мари. Даже не пытайся его у меня отнять. Теперь я тебя знаю. Если будешь вести себя смирно, тебе нечего будет меня опасаться. Но если будешь упорствовать в попытках схватить его, то тебе придется столкнуться с женщиной, которая пойдет на все, чтобы спасти своего любимого.
– Уже не говоря о том, что ее возлюбленный и сам довольно ловко обращается с ножом, – сказал Жак.
– Я тебя предупредила! – добавила Кадишон.
– Пустомеля! – проворчал Латур, глаза которого стали болеть немного меньше.
– Что же до вас, господин… – добавила она, обратившись ко второму полицейскому.
– Не называйте меня господином.
– Вам я хочу сказать нечто совершенно противоположное. Я не знаю, какие вами движут мотивы…
– Все дело в том, что я оригинал.
– Оригинал?
– Да. Пройдет совсем немного времени – и это слово будет пользоваться огромным успехом.
– В конечном счете, – сказал Жан-Мари, – независимо от ваших резонов, вы вели себя как честный человек. Во-первых, потому что отказались наброситься на меня вдвоем с Латуром, а во-вторых, потому что спасли мне жизнь, помешав нанести удар в спину, за что я вас искренне благодарю.
– Не за что.
– Почему? Очень даже есть за что.
– Неужели вы поступили бы иначе?
– Но я же не…
– Не служите в полиции? Говорите, не стесняйтесь. Я полицейский, но при этом сохраняю свою независимость, не более того. Так что не благодарите меня.
– Напротив, я хочу выразить вам свою признательность.
– Ну хорошо, – философски ответил Жак, – выражайте.
– Кроме того, позвольте мне…
– Что еще?
– Пожать вашу руку.
– В самом деле? – расплылся в радостной улыбке Жак.
– Прошу вас.
– Ах! Не ожидал, что вы доставите мне такое удовольствие.
– Неужели вы думали, что я не буду питать к вам признательности?
– Признательность! Прекрасное слово, которым злоупотребляют со времен Сотворения мира.
– В моих устах, сударь, это не пустой звук.
– Тем лучше! В таком случае я не жалею, что спас вам жизнь, ведь если вы способны питать признательность, то можете по праву считать себя редким человеком.
– Итак, вашу руку?
– Не возражаю.
И двое мужчин обменялись крепким рукопожатием.
Неожиданно с той стороны, где недавно зашло солнце, донесся шум, напоминавший топот копыт кавалерии.
– Поторопитесь, дети мои, вам пора! – сказал Жак. – Это жандармы.
– Пойдем, Жан-Мари! – молвила Кадишон.
– До свидания, сударь, – произнес, в свою очередь, гренадер. – Даст Бог, в один прекрасный день я отплачу вам за то добро, которое вы для меня сделали!
– Мне бы этого не хотелось, ведь тем самым вы поставили бы меня в крайне затруднительное положение. – ответил Жак. – Дьявольщина! Вы выбрали не самый удачный момент для болтовни. Вас вот-вот схватят жандармы.
Не успел Жак договорить, как его собеседники исчезли за стеной, как по волшебству.
– Эге! – сказал Жак. – Эта стена устроена самым восхитительным образом. Но вот они уже в безопасности, а это сейчас главнее всего.
– Как ты оказался в полиции? – спросил Латур, чьи глаза еще продолжали сильно болеть.
– Ты чересчур любопытен, друг мой Латур. Теперь, когда боль немного отпустила, тебе лучше промыть глаза чистой водой.
– Но для этого нужно…
– Хочешь сказать, что тебе нужен поводырь?
– Да.
– А я на что? Я же твое провидение!
– Провидение!
– Ну конечно.
– Мерзавец!
– Если бы тебе в глаза не сыпанули табаку, я бы заставил тебя проглотить это слово вместе с языком.
– Неужели!
Жак нагнулся и зачерпнул из соседней болотной ямы воды.
– На, – сказал он, – промой свои зенки. И не забывай, что я не только помешал тебе убить этого человека или вновь предать его казни, но и спас тебе жизнь, не дав его возлюбленной тебя зарезать.
– Да, конечно. Я этого не забуду. Директор полиции тоже.
– А ведь я был прав, – философски заключил Жак, – что не верил в человеческую признательность!
– Да ты у нас настоящий мудрец!
– Я просто бедолага, который вступил в почетные ряды полицейских, потому что умирал с голода, а еще потому, что у меня были покровители.
– Покровители? У тебя?
– Да, и весьма влиятельные.
– Вот как? Это что-то новое.
– Стоит человеку добиться некоторого успеха, как он тут же начинает считать себя орлом. Да, я пользуюсь протекцией и призываю тебя сто раз подумать перед тем, как что-то против меня предпринимать, – это может обойтись тебе намного дороже, чем мне.
– Ты мне угрожаешь?
– Ну что ты, мой дорогой Латур, вовсе нет. Если бы я хотел, то избавился бы от тебя в мгновение ока. Ты сейчас не в состоянии противостоять кому бы то ни было, и уж тем более мне. Эх, парни! Вы с Жозефом строили из себя больших умников, но так и не смогли ничего добиться. Одного погрызла псина, что унизительно, другого одолела женщина, что еще неприятнее. Позволю заметить, что вот уже целый час не я тебе угрожаю, а ты мне. И если бы я был скроен из того же теста, что и ты, то без труда от тебя избавился бы и ни одна живая душа не смогла бы упрекнуть меня в твоей смерти, ведь доказать, что ты был убит в схватке с гренадером, не составило бы никакого труда.
