Даже Джим приободрился во время свадьбы, но вскоре мрачное настроение вернулось к нему. Было очевидно, что Кларе приходится с ним трудно.
– Мне кажется, что он женился на мне только по одной причине, – сказала как-то она.
– Она имеет значение для мужчин, Клара.
– Да, знаю. Мама сказала мне то же самое. Но хоть иногда бы он говорил мне доброе слово – бывает, что целыми днями молчит, только за ужином скажет: «Подай соль».
– Тебе нужно потерпеть, Клара, – вздохнула я. – Он еще не пришел в себя. А все эта война...
– Да, я сама себе говорю это. Ночью, когда он поворачивается ко мне спиной и начинает храпеть, я нарочно заставляю себя вспоминать, каким он был в том году, перед началом войны. Тем летом ему было девятнадцать, он выпрашивал у меня поцелуй на день рождения, в шутку, конечно, но... – лицо Клары смягчилось. – Он всегда был таким жизнерадостным, готовым посмеяться и пошутить. Я лежу и вспоминаю, говорю себе: «Клара, ведь Джим, которого ты знала, здесь, только он скрыт. Когда-нибудь он вернется, дай только время». Это помогает – думать о том, каким он был. И мысли о вас помогают тоже.
– Обо мне?
– Да, – тихо сказала Клара. – Я представляю, как мучительно было вам – с вашими чувствами к молодому его светлости выйти замуж за его отца, нелегкого человека для семейной жизни. Мама говорила мне, когда нянчилась с Флорой: «Ей непросто, моя Клара, но посмотри, как она старается полюбить его светлость». – Она выпрямилась. – А мне легче, потому что я всегда любила Джима – и мне не нужно пытаться сначала разлюбить другого мужчину.
Когда она ушла, я долго сидела в задумчивости, потому что хоть я и старалась полюбить Лео, но не старалась сначала разлюбить Фрэнка.
Когда на следующий день я пошла в село, то все еще думала о словах Клары. Миссис Чандлер увидела меня и пригласила на чашку чая, а когда мы закончили говорить о Розе и Флоре, о маленьком Роберте ее Эмми, я вдруг спросила ее:
– Миссис Чандлер, каким был его светлость в молодости?
Миссис Чандлер не удивилась моему вопросу. Ее глаза прищурились, она задумалась.
– У него были темные волосы, очень темные, и они всегда немножко курчавились, словно растрепанные ветром. Глядя на него, можно было подумать, что он был бы красивым мужчиной, если бы не горб. – Она вздохнула. – Горб у молодого человека заметнее, конечно. Это кажется ненормальным.
– Ну, а что он из себя представлял? Она слегка улыбнулась.
– Раздражителен – да, раздражителен. Он злился на заикание, из-за которого был вынужден говорить медленно, но это было единственное, что он делал медленно. Он всегда все делал в спешке и считал, что знает все наперед. Он постоянно говорил мне: «Если бы только люди были разумными и сначала рассчитывали, а потом действовали», а я усмехалась про себя, потому что он был из тех, кто никогда не думает перед тем, как сделать! Он был торопливым в молодости. Он был всегда добрым, добрым и великодушным, но не умел думать. Иногда его доброта была глупой – надеюсь, вы понимаете, что я имею в виду, – а затем он расстраивался, когда народ вел себя не так, как он ожидал.
– Он и сейчас добр, очень добр, – сказала я. – Когда я прибыла в Истон, все говорили, что он хороший землевладелец.
– Да. Но он давно перестал доверять людям, потому что потерял веру в людей, – голос миссис Чандлер стал сердитым. – Это все из-за нее, первой ее светлости, из-за того, что она сделала – это почти погубило его.
Миссис Чандлер ненадолго замолчала. Она взяла кочергу и свирепо размешала дрова в огне, затем снова взглянула на меня:
– Она была не для него, ему не нужно было жениться на ней. Но, как я уже говорила, он всегда был торопливым. А ее манеры всегда были так милы, что сначала мне казалось, что она любит его. А потом, после... – она запнулась, ее щеки покраснели, словно угли в печи.
– Я знаю, миссис Чандлер, – мягко сказала я.
– Да... конечно, вы должны бы знать. Я не беру в расчет все эти домыслы. Однако я знаю его светлость лучше многих. Поначалу он радовался, когда стал намечаться малыш, но потом... – миссис Чандлер покачала головой. – Он был слишком велик для своего возраста, маленький его светлость. Если повидать столько малышей, сколько повидала я, это сразу видно. Кое-кто говорил, что его светлость поторопился, ведь он был молодым – но я-то знаю, что он не сделал бы этого. Он был готов целовать землю, по которой прошла эта девка! – она вздохнула. – Было ясно, что она его обманула. Ей следовало бы быть благодарной, но вместо этого... – в голосе миссис Чандлер слышался тот же гнев, который чувствовала и я. – Как она могла, как она могла бросить его? Я видела его, моя леди, в день, когда она уехала. Он ехал на станцию – что у него было за лицо! Мне не хотелось бы еще раз увидеть такой взгляд у мужчины. Мы узнали, что она собралась и уехала от него в то время, когда его светлость был в Лондоне. После ее отъезда жизнь словно ушла из него. Он больше не был молодым человеком – он постарел душой. Казалось, он выстроил вокруг себя стену и скрылся за ней. С тех пор он никогда никому не доверял.
Миссис Чандлер откинулась на спинку стула.
– Постепенно он более-менее пришел в норму, но не полностью. Однако, узнав, что она умерла, он захандрил снова. Он не оправился полностью, пока не появилась леди Квинхэм. Ее присутствие заметно оживило его, но она тоже уехала... – миссис Чандлер запнулась.
– Это из-за меня, – признала я. Она похлопала меня по руке.
– Клара говорила, что они все равно бы не ужились в одном доме, старый его светлость и молодой, и она была права. Когда мы услышали, что он женился на вас, люди говорили... ну, вы знаете, что говорят люди, но Клара вступилась за вас, сказав, что вы – девушка с добрым сердцем. Поэтому я молилась, чтобы вы не оказались еще одной ветреной женщиной, как первая ее светлость, и чтобы все, наконец уладилось. Правда, тогда мне казалось, что я молюсь о чуде.
Миссис Чандлер наклонилась ко мне и взяла мою руку в свои.
– Я не говорю о любви, ее трудно ожидать, когда мужчина его возраста берет в жены девушку, которая выглядит, как вы. Нет, я говорю о доверии, это другое. Казалось, он больше не станет доверять женщине – но он поверил. Я видела, как он смотрит на вас. Он доверяет вам, моя леди, целиком и полностью, – она ласково пожала мою руку, затем встала и сказала: – А теперь вам пора идти домой. Я знаю, что вы – деловая женщина, но вы носите ребенка, вам нужно беречь себя.
По пути домой я думала о словах миссис Чандлер, а вернувшись, сразу же села писать свое еженедельное письмо, хотя и чувствовала себя усталой.
Утром я послала его, а через два дня написала снова – плод зашевелился, и мне захотелось немедленно сообщить об этом Лео. Я ехала на машине из села вдоль подножия Взгорья, когда почувствовала это безошибочное шевеление. Я остановила машину у края дороги, подождала и снова ощутила его – чудо новой жизни. Я заплакала от счастья – и от печали, потому что рядом не было Лео, чтобы разделить со мной это счастье. Я написала ему сразу же, как приехала домой.
