«Похоже, девчонка немая», – решил он, и ему почему-то стало жаль ее.
От предложенной Лидой одежды Труднов отказался. Почему-то в мятых брюках и выцветшей рубашке, которые дала ему старуха в заброшенном доме, он чувствовал себя спокойнее и даже уютнее.
Когда все было готово, Лида взяла его за руку и, словно ребенка, повела обратно, вниз, на первый этаж, и ему нравилось прикосновение ее тонких нежных пальцев. В какой-то момент Илья даже подумал, что готов идти за этой стройной, как юная серна, девушкой хоть всю жизнь – вот так, держась за руки, как влюбленные дети.
Приоткрыв дверь в гостиную, она вопросительно посмотрела на Петра Алексеевича, и когда тот кивнул, тихо отступила в сторону, позволяя Илье войти внутрь.
За громадным столом, сплошь заставленным всевозможными блюдами и тарелками, сидели всего двое – Королев и Борис. Еще двое мужчин расположились в креслах у окна – «песочный» и такой же крепыш в серых джинсах и бомбере цвета хаки. Оба были погружены в смартфоны, сосредоточенно водя толстыми пальцами по экранам гаджетов.
– Ребята, оставьте нас, – негромко произнес Петр Алексеевич, и те, как по команде, поднялись, пряча смартфоны в карманы.
– Дмитрий, не забудь забрать товар, – напомнил Королев, и тот, что был в бомбере, молча кивнул.
«Охрана», – догадался Илья.
– Что стоишь? – удивился Петр Алексеевич. – Давай, располагайся. Уверен, что после тюремной баланды ты не прочь побаловать свой желудок.
Илья почувствовал, как его рот наполняется вязко-теплой слюной. Невзирая на сосущую тревогу, которая не отпускала его с того момента, как «песочный» взял его к себе на катер, при виде такого обилия съестного у него буквально разбегались глаза. Нежно-розовые ломтики семги, запеченная в сметане и тушеными овощами таймень, покрытая золотистой корочкой курица, миска с крупными мидиями, сквозь полуоткрытые створки которых желтела пропеченная мякоть моллюсков, нарезанные свежие помидоры со сладким перцем, присыпанные душистым укропом, прозрачная вазочка, доверху наполненная красной зернистой икрой, поблескивающая влажной пленочкой, розетки с моченой красной смородиной, голубикой и малиной и многое другое.
– Ну, чего застыл? – усмехнулся Петр Алексеевич. Взгляд его опустился на брюки Ильи. – А чего в новое не переоделся?
– Не надо, – выдавил Илья. – Я лучше в своем.
– Что в кармане-то? – прищурился Королев.
Беглец опустил взор, наткнувшись на рыбий хвост, невозмутимо торчавший из левого кармана.
– Так, – неопределенно проговорил он и принужденно улыбнулся: – Энзэ.
– Я уже понял. Дай сюда.
Илья молча вынул из брюк задубевшую от соли рыбину и положил ее на стол. Петр Алексеевич с брезгливым видом взял ее кончиками пальцев, принюхался.
– Дерьмо, – сделал вывод он, швыряя воблу прямо на пол. – Если любишь сушеную рыбу, я тебя угощу такой, что за шиворот не оторвешь, особенно под пиво. У нашей тарани с икорки жирок капает, а ребрышки, если на свет смотреть, аж прозрачные.
Борис засмеялся, цепляя вилкой кусочек семги, а Илья молча смотрел на воблу, сиротливо валявшуюся на полу. У него неожиданно возникло ощущение, что ему только что смачно харкнули прямо в лицо. Как будто это хамло в расшитом золотом халате только что вместо рыбины вырвал из его груди сердце, кинув на пол, словно кость собаке. С отвращением бросил на пол его собственное сердце, вырванное из груди.
Илья хотел сказать, что не так уж он любит сушеную рыбу. Он хотел сказать, что не очень-то это вежливо – кидаться продуктами тем более если они чужие и тебе не принадлежат. Он хотел напомнить, что эта рыба – последнее, что было у несчастной старухи, когда она собирала его в дорогу, и сейчас она осталась вообще без еды, не считая жалкую кучку ягод, засохших до каменной твердости. Все это буквально рвалось наружу кипящим варевом, но усилием воли Илья сдержался.
Он будет играть по здешним правилам.
По крайней мере, ему придется. Хоть какое-то время.
– Садись, садись, – махнул рукой Королев, наплескивая в хрустальную рюмку водки. – Ешь и пей вволю. Давай, дружище. За твое освобождение.
Все трое звякнули рюмками.
Илья опрокинул в себя водку, зажмурясь с непривычки. Он не помнил, когда в последний раз употреблял спиртное, но сейчас у него возникло стойкое ощущение, будто в глотку сыпанули стакан гвоздей. Он закашлялся, на глазах выступили слезы, и он торопливо налил себе яблочного компота, затушив пылающее огнем нутро.
Петр Алексеевич с Борисом расхохотались.
– Там небось одним чифиром баловался, да? – предположил Борис.
– Я не пил чифир, – отдышавшись, ответил Илья.
Петр Алексеевич подвинул к нему пузатый глиняный горшочек с рифлеными узорами:
– Попробуй. Супец из дальневосточной черепахи.
Илья снял крышку, вдохнув насыщенный аромат варева.
– Пахнет вкусно, – машинально отметил он и вяло зачерпнул ложку. Суп был густым, почти как каша.
– Что ты помнишь, Илья? – вдруг спросил Королев, перестав улыбаться. Он потянулся к курице, быстрым движением разорвав ее на части, так, что в стороны полетели сочные горячие брызги. – Что?
Труднов застыл с ложкой у рта.
– То есть?
– А то. Ты не узнал меня, а значит, слухи о твоей потери памяти – правда.
Илья нашел в себе силы проглотить содержимое ложки. Суп и вправду был восхитительным.
– Почти ничего.
– Интересно, – протянул Королев. – Разговаривать ты умеешь. Ходить тоже. В штаны, прости господи, не серешься, так?
Илья покраснел.
– Значит, не так уж у тебя и память-то отшибло, крестничек, – резюмировал Петр Алексеевич.
– Я не узнал вас, – с трудом проговорил Илья.
– Ты можешь обращаться ко мне на «ты», – разрешил Королев. Отломив от курицы крылышко, он принялся с хрустом перемалывать ее своими крепкими желтыми зубами.
– Договорились.
– Как умер Цапон? – вдруг спросил Петр Алексеевич. Прожевав крылышко, он занялся куриной голенью, жадно вгрызаясь в нежную мякоть. По его толстому раздвоенному подбородку потек золотистый жир.
– Его изрешетил один из конвойных. Они стреляли одновременно, но Цапон еще жил какое-то время, – сказал Илья. Он заглянул в горшочек, из которого все еще поднимался легкий ароматный дымок, но больше есть не стал. Звякнула увесистая крышка, накрывая черепаховый суп.
– Давай подробней, – потребовал Королев. Быстро справившись с ножкой, он начал вытирать салфеткой мясистые руки, тщательно, не обходя вниманием ни один палец.
– Я услышал громкий хлопок, и машина перевернулась. Затем повалил дым, кто-то кричал и звал на помощь, – вздохнув, начал Илья. Слова давались ему тяжело, казалось, кто-то невидимый засунул внутрь ржавые клещи, с треском выдирая наружу кровоточащие внутренности. – Меня выволокли наружу. Послышались выстрелы. Когда я смог разобрать, что к чему, Цапон уже умирал. Он сказал, что в девять вечера к старому причалу Деминска придет лодка. Рассказал, как туда добраться. Я нашел ключи у охранника, снял наручники и сбежал.
