Он был очень близок с Константином Павловичем Хохловым, это была и творческая, и человеческая дружба, до последнего мгновения он был с ним, когда тот умирал. И после он понимал — жизни ему в БДТ не будет, и хотел уезжать в армейский театр в Германию. Георгий Товстоногов пригласил его, выслушал его соображения, доводы и попросил — давайте отложим этот разговор на год, через год вы решите, уходить или нет. И тут пошли спектакли, и Кирилл вдруг стал настолько актером Товстоногова, как никто! Он проработал с Товстоноговым 33 года, и это была ни с чем не сравнимая школа. Когда Георгия Александровича спрашивали, кого вы готовите себе на смену, он всегда отвечал — никого. Но его сестра сказала, что он хотел, чтобы театр потом возглавил Лавров. И общим голосованием худсовета Кирилл был приговорен к этому. Он поставил условие, чтобы и труппа голосовала. Он тянул эту лямку много лет, знаю, что для него это всегда было нагрузкой, моральной в первую очередь.
Кирилл — человек советской эпохи. Будучи депутатом Верховного Совета, он отыскал могилу своего деда в Белграде и даже нашел его портрет, он был свернут в трубочку и пришлось реставрировать. Он работал председателем культурной комиссии Верховного Совета, очень много делал для искусства на этом посту. Кирилл был хорошим товарищем, не хочу употреблять слово — мужик, в нем немного другой подтекст, он был настоящим человеком, настоящим другом и честным работником. Честным во всем. Он был артистом не для эффекта. Я, к сожалению, не видел некоторых его важных ролей. Мне рассказывали, как он совершенно замечательно играет в „Четвертом“, восторженно говорили, какой он Молчалин в „Горе от ума“.
Помню, как он сомневался, идти или не идти сниматься в фильме „Мастер и Маргарита“. Он там такой товстоноговский по ощущению, наполненный по-настоящему, он не играет, а живет. Это самое главное, то, чем Кирилл, „не имея театральной школы“, обладал. И это дало возможность ему создать галерею образов, оставшихся в памяти зрителей».
Так что же это был за театр, в который так счастливо попал Кирилл Лавров?
В те годы (как, впрочем, и сегодня) Киевский русский драматический театр им. Леси Украинки обладал прочной и доброй репутацией. За два года до ленинградских гастролей театр побывал на гастролях в Москве, где выступал на сцене МХАТа (а надо отметить, что никогда до того момента сцена МХАТа не предоставлялась гастролерам) с серьезным и очень интересным репертуаром, в котором были пьесы А. Н. Островского и А. С. Грибоедова, Л. Н. Толстого и А. М. Горького, И. А. Гончарова и Леси Украинки. Кроме того, в репертуарной афише были имена советских драматургов — А. Крона, Л. Леонова, К. Паустовского, К. Симонова, А. Штейна, а также европейская классика — К. Гольдони, П. Бомарше, Б. Шоу. Далеко не каждый советский театр мог похвастаться подобной афишей — разнообразной и богатой.
Широко известна была и труппа театра, в которой играли такие признанные мастера, как М. Ф. Романов, Ю. С. Лавров, В. Н. Халатов и многие другие. Театр отличался не только столичным уровнем, но и высокой культурой, в чем немалая заслуга принадлежала художественному руководителю, Константину Павловичу Хохлову.
О Хохлове Эмиль Яснец пишет: он «создал вокруг себя атмосферу высокой требовательности. Ученик Ленского, он провел свою актерскую юность в стенах МХТ под непосредственным воздействием Станиславского и Немировича-Данченко и впитал все лучшее, что мог дать ему один из прославленных русских театров предреволюционной поры. В собственной режиссерской практике Хохлов принес щедрую дань театральным экспериментам двадцатых годов… Но искусы так и остались искусами, а дорога — дорогой. Истинным в нем оказались заветы мхатовских учителей — поиск глубокой жизненной правды через органику сценического поведения актера, подробная психологическая „стенограмма“ поступков героев. Центр режиссерской работы Хохлова над спектаклем, главный проводник его замысла — актер! Свидетельство тому и лучшие работы режиссера — „Каменный властелин“ (три редакции по пьесе Леси Украинки), „Нашествие“ Л. Леонова, „Простые сердца“ К. Паустовского, — и его любовь к педагогической работе (параллельно с работой в театре он постоянно преподавал в театральных вузах), и, наконец, тот факт, что, возглавив в 1938 году Киевский театр, он сумел за прерванное войной десятилетие собрать и вырастить сильный актерский коллектив… В нем сразу и безошибочно угадывался театральный деятель, человек культурной традиции, в высшей степени интеллигент».
Очень важно, что юный Кирилл Лавров попал именно в этот коллектив и именно к этому человеку — художественному руководителю, хозяину театра, талантливому режиссеру, педагогу по призванию; много позже Лавров вспоминал о нем: «Главный режиссер, Константин Павлович Хохлов, который в свое время работал со Станиславским, дал мне такое образование, какое ни один институт не даст!» Одновременно с Лавровым в театр пришла целая группа молодых выпускников Школы-студии МХАТ (к ним принадлежал и Николай Николаевич Рушковский) и Киевского театрального института им. И. В. Карпенко-Карого. Новобранцы были честолюбивы, полны радужных надежд, молоды, одарены. И вот в эту компанию попал непрофессиональный артист Кирилл Лавров, сын выдающегося мастера Ю. С. Лаврова, о котором критик А. Гозенпуд писал: он «обжигал и обжигает своей нервной, бурной и, да будет позволено сказать, колючей энергией. Ю. С. Лавров мог добиваться поразительного успеха и в ролях, подобных Абрезкову (это исполнение идеально отвечает образу Толстого), и в ролях острохарактерных и трагедийных».
Конечно, Кирилла Лаврова не могло не сковывать присутствие отца на тех же подмостках — артиста, которого в Киеве очень любили, на которого ходили, работы которого увлеченно обсуждали…
В интервью киевскому театральному критику и журналисту Алле Подлужной Кирилл Лавров рассказывал, что как о моменте незабываемого счастья вспоминает о бессловесной роли полового в «Живом трупе», где он был на сцене рядом с великим Михаилом Романовым. Этот артист стал одним из сильнейших актерских впечатлений Лаврова на всю жизнь. В Киеве он познакомился с творчеством таких выдающихся мастеров, как Г. Юра, А. Бучма, М. Крушельницкий, Н. Ужвий. Пристальное наблюдение за ними, за их работой над созданием роли стало для молодого артиста подлинным мастер-классом.
Важно еще и то, что этот город не был для него чужим, незнакомым. До войны Ольга Ивановна неоднократно отправляла сына на каникулы к отцу и, конечно, Кирилл Юрьевич не мог не влюбиться в удивительный Киев с его густой зеленью, бульварами, широким Днепром, неторопливо перекатывающим свои воды, со всеми его небольшими, уютными площадями, с бегущими вверх и вниз улицами. Киев был по-южному щедрым, открытым, но и глубоко интеллигентным, культурным городом. Жить здесь было хорошо.
Но конечно же грызла тоска по родному Ленинграду — совсем иному, куда более сдержанному, закрытому, с иным ритмом жизни, с другой аурой. И — тоска по матери. Особенно, наверное, в тот день, 15 сентября, когда Кириллу Лаврову исполнилось 25 лет…
«Близкое соседство» с отцом, с одной стороны, мешало честолюбивым мечтам о собственной актерской славе, с другой же — невероятно помогало, потому что, пристально всматриваясь в то, что и как делает на сцене Юрий Сергеевич, Кирилл Лавров приобретал отсутствующую у него профессиональную школу. И вот, спустя два года, в 1952-м, в Театре им. Леси Украинки состоялась премьера спектакля «Новые времена» Георгия Мдивани, где Лавровы сыграли отца и сына Агафоновых. По свидетельству очевидцев, Кирилл Юрьевич так остро чувствовал ответственность, играя вместе с Юрием Сергеевичем, так отчаянно старался, что нещадно пережимал — и только его обезоруживающая улыбка и юное обаяние спасли положение. О Лаврове-младшем Киев заговорил доброжелательно да и в театре посмотрели на молодого актера немного иначе, осознав, что он уже готов к ролям не только эпизодическим. До этого момента он проходил достаточно суровую школу Константина Павловича Хохлова — почти весь первый год был занят в массовых сценах и только к концу первого — началу второго года получил две небольшие роли в постановках Хохлова: Курицына в спектакле «Директор» С. Алешина и рабочего Грекова в горьковских «Врагах».
